Я темнею широкой бурей,
Пароходик ума потонул.
Мне по сердцу, крестьянской дуре,
Непонятный тебе разгул.
Ты сродни кондотьерам-пиратам,
Ты — мудреная простота.
Флорентийский свет трудновато
С Костромою моей сочетать.
(1926)
Ненависть к другу
Болен всепрощающим недугом
Человеческий усталый род.
Эта книга — раскаленный уголь,
Каждый обожжется, кто прочтет.
Больше, чем с врагом, бороться с другом
Исторический велит закон.
Тот преступник, кто любви недугом
В наши дни чрезмерно отягчен.
Он идет запутанной дорогой
И от солнца прячется, как вор.
Ведь любовь прощает слишком много:
И отступничество, и позор.
Наша цель пусть будет нам дороже
Матерей, и братьев, и отцов.
Ведь придется выстрелить, быть может,
В самое любимое лицо.
Не легка за правый суд расплата, —
Леденеют сердце и уста.
Нежности могучей и проклятой
Нас обременяет тягота.
Ненависть ясна и откровенна,
Ненависть направлена к врагу,
Но любовь прощает все измены,
Но любовь — мучительный недуг.
Эта книжка — раскаленный уголь
/Видишь грудь отверстую мою?/.
Мы во имя шлем на плаху друга,
Истребляем дом свой и семью.
1927
Песня
Сердце гордостью пытала я,
Не стерпела — воротилась.
Может, вспомнишь ты бывалое,
Переменишь гнев на милость.
Горе около похаживало
И постукивало в окна мне.
Ты прости, что накуражено,
Обними, чтоб сердце ёкнуло.
Позабудь мою похмельную
И нерадостную злобушку.
Вся, как ласточка, прострелена
Я тобой, моя зазнобушка.
Буду рада повиниться я
В самом тяжком и неслыханном,
Лишь бы яркою зарницею
Дорогое око вспыхнуло.
Лишь бы руки твои смуглые
Целовала и бледнела я,
А они бы, словно уголья,
Жгли мне пальцы онемелые.
(1928)
Обреченная
Холодным ветром веет
Из властных серых глаз.
Не смею, не посмею
Ни после, ни сейчас.
Не сделать мне ни шагу
На страшное крыльцо.
Белеет, как бумага,
Влюбленное лицо.
Я знаю, виновата,
И страшною виной.
Жених сосновый свата
Вчера прислал за мной.
Встречала, угощала.
Ушел — и сыт, и пьян.
Хлестнуло кровью алой
Из уст моих в стакан.
Наверно, так и надо,
В последний раз грешу,
Холодным ветром взгляда
В последний раз дышу.
Хоть раз бы поглядели
Вы с лаской на меня.
Считаю я недели
До гибельного дня.
(1928)
Ветхий завет
Поэты прежние грезили,
Мы, как бомбы, взрываем года.
Разве песни мои — поэзия?
В них смерть, мятеж и беда.
Сумасшедший, ты смотришь с хохотом:
Какая забавная игра!
Земля разверзается с грохотом
До пламенного ядра.
Своей ли звериной жаждой
Разрываю я нервы строф?
О, сколько в сердцах у каждого
Стихийных прошло катастроф.
Разве это романсы жгучие
И страстей декадентских бред?
Раздавили силы могучие
Наш любимый ветхий завет.
Откройте себя, не пугаясь,
Загляните на самое дно,
И поймете, что я не другая,
А такая, как вы, всё равно.