Может быть, через пять поколений,
Через грозный разлив времен
Мир отметит эпоху смятений
И моим средь других имен.
7 декабря 1954
Обыкновенный ужас
Кругом народ — неизбежные посторонние.
Ну как нам быть при этом с любовью?
Если рука так ласково тронет,
Разве можно сохранить хладнокровие?
Глаза наточены, наточены уши
У этих всех… наших ближних.
Они готовы просверлить нам душу,
Ощупать платье, верхнее, нижнее.
А ну-ка представим себе помещение,
Где на воле нам жить придется.
Оконца слепые для освещения,
Под щелястым полом скребется
То ли крыса, то ли другая гадина.
А кругом-то всё нары, нары,
А на нарах… Боже! Что там «накладено»!
Тряпки, миски. И пары, пары…
Морды, которые когда-то были
Человеческими ясными лицами.
И мы с тобой здесь… Но не забыли,
Что когда-то жили в столице мы.
Мы поспешно жуем какой-то кусок.
Надо спать, не следует мешкать.
И ложимся тихонько мы «в свой уголок»
В темноте зловонной ночлежки.
Ну как же при этом быть с любовью?
Кругом народ, посторонние.
На грязной доске, на жестком изголовье
Мы любовь свою похороним.
Похороним, оплачем, всё-таки веря,
Что всё это временно терпим мы,
Что мы не пошляки, не грубые звери
В этом мире спертом и мертвенном.
«Временно, временно…» А время тянется.
А для нас когда время наступит?
Быть может, когда в нас жизни останется
Столько же, сколько в трупе.
Ты боишься, что Ужас Великий грянет
Что будет страшней и хуже.
А по-моему, всего страшней и поганей
Наш обычный, спокойный ужас.
18 декабря 1954
«Украдкою… — от слова „кража“…»
Украдкою… — от слова «кража» —
Родится ласка в тишине.
Мы не выходим из-под стражи,
За нами смотрят и во сне.
Глаза чужие рядом, близко,
Глаза, как грязная вода,
Нас заливает мутью склизкой
И день, и ночь, всегда, всегда.
24 декабря 1954
«Загон для человеческой скотины…»
Загон для человеческой скотины.
Сюда вошел — не торопись назад.
Здесь комнат нет. Убогие кабины.
На нарах бирки. На плечах — бушлат.
И воровская судорога встречи,
Случайной встречи, где-то там, в сенях.
Без слова, без любви. К чему здесь речи?
Осудит лишь скопец или монах.
На вахте есть кабина для свиданий,
С циничной шуткой ставят там кровать:
Здесь арестантке, бедному созданью,
Позволено с законным мужем спать.
Страна святого пафоса и стройки,
Возможно ли страшней и проще пасть —
Возможно ли на этой подлой койке
Растлить навек супружескую страсть!
Под хохот, улюлюканье и свисты,
По разрешенью злого подлеца…
Нет, лучше, лучше откровенный выстрел,
Так честно пробивающий сердца.
1955
«Иногда поэма великолепно льется…»
Иногда поэма великолепно льется,
А иногда качаешь
И конца не чаешь,
Как воду из пересохшего колодца.
Вот например: ЛЮБЛЮ —
Какое медово-благоуханное слово,
И мусолишь его с ловлю,
хвалю,
мелю,
лю-лю,
И получается, извините, дерьмово.
…А где-то собираются тучи
И замешиваются всё гуще над всеми,
Над нашей «кипучей, могучей».
Ну можно ли в такое время
Рифмовать: люблю,
в хмелю,
киплю
и сплю?