1972
«Вы, наверно, меня не слыхали…»
Вы, наверно, меня не слыхали
Или, может быть, не расслышали.
Говорю на коротком даханье[5],
Полузадушенная, осипшая.
13 апреля 1972
«Культ нейлона и автомашины…»
Культ нейлона и автомашины,
Термоядерных бомб, ракет.
Культ машины и для машины,
Человека давно уже нет.
Как хронометры надоевшие,
Механически бьются сердца.
Не осветят глаза опустевшие
Треугольник пустого лица.
Мы детали железной башни,
Мы привинчены намертво к ней.
Человек-животное страшен,
Человек-машина страшней.
9 мая 1972
«Оглянусь изумленно: я жила или нет?..»
Оглянусь изумленно: я жила или нет?
Полумертвой втащили меня в этот свет.
Первый крик мой и тело сдавила тоска
И с тех пор отпускала меня лишь слегка.
Я в младенчестве чуяла небытиё,
Содрогалось от ужаса сердце моё,
Перед вечностью стыла, не пряча лица,
И себе, и всему ожидала конца.
Тьму пронзали лишь редкие вспышки огня,
Да любовь мимоходом касалась меня.
21 октября 1972
Иронический бес
Иронический злобный бес
Мне испортил житейский процесс.
Вечно тянет к тому, что нельзя,
Бесом спутанная стезя.
И стыжусь, и хриплю, и скорблю,
И с мятежностью юной люблю.
Так сойду я и в вечную тьму.
Бес хохочет. Забавно ему.
1973
Черная синева
Сумерки холодные. Тоска.
Горько мне от чайного глотка.
Думы об одном и об одном,
И синеет что-то за окном.
Тишина жива и не пуста.
Дышат книг сомкнутые уста,
Только дышат. Замерли слова.
За окном чернеет синева.
Лампа очень яркая сильна.
Синева вползает из окна.
Думы об одном и об одном.
Синева мрачнеет за окном.
Я густое золото люблю,
В солнце и во сне его ловлю,
Только свет густой и золотой
Будет залит мертвой синевой.
Прошлого нельзя мне возвратить,
Настоящим не умею жить.
У меня белеет голова,
За окном чернеет синева.
30 августа 1973
Разноцветный куст
В голом звон, в груди свист,
А день октябрьский по-летнему ярок.
На колени мне пал золотой лист,—
Наверно, последний подарок.
Предо мной поет разноцветный куст
Райской птицей… на серых лапах.
Я не знаю, какой у золота вкус,
Но смертельный у золота запах.
И томит меня золотая печаль
Под шепоты райской птицы
И зовет в никому не известную даль,
Откуда нельзя воротиться.
3 октября 1973
Сетования ведьмы
Но где же мое помело?
Куда я его закинула?
Взлетать мне теперь тяжело.
Еле влезешь в печь, на чело…
А бывало… Как ветром сдунуло.
Летишь, а звезды кругом
Так и сыплются вниз дождем.
Их сметало мое помело…
Ах, что было, то всё прошло.
Про ракеты твердит весь свет…
Я летала быстрей ракет.
Ихний «космос» только свистел,
Млечный путь подо мной блестел,
А планеты скрипели от злости
И «дрожали их дряхлые кости».
Ведь они веками, веками —
Потеряешь и ум, и память —
Всё крутились дорогой унылой,
Узаконенной и немилой.
Я летала по собственной воле,
Я делила с дьяволом долю.
А на шабаше! Боже ты мой!
Поклянусь я кромешной тьмой, —
То-то музыка, то-то размах!
Там Бетховен, и Лист, и Бах.
Нет, уж лучше молчать. Я не стану
Бередить мою старую рану.
Где ж мое помело? Оно
Истрепалось давным-давно,
Истрепалось, как я сама,
Как моей нищеты сума.
С ней пойду за верстой — верста.
— Подайте милостинку[6]
ради Христа.