Она говорила, словно пела. Она очень довольна. Странно, чего тут радоваться, что в Праге сменили каких-то министров.
— Последнего урока не будет. Завтра наверстаем, согласны?
Все закричали: «Ладно, наверстаем!» — и выбежали во двор.
Снежило, улица была белая, белехонькая, как накрахмаленная скатерть, как новый рисунок.
Таня подозвала Милана:
— Не уходи, нам нужно в национальный комитет. Будем созывать людей.
Милан повел плечом, словно ему не очень-то хотелось идти с Таней в национальный комитет.
Силе противно было смотреть, как он ломается. Если бы она сказала ему, Силе: «Не уходи», он бы ждал ее с радостью, сколько угодно, на любом морозе, и созвал бы людей хоть со всей округи.
Только ему она не скажет.
Они договорились, что наверстают упущенное на следующий день, но на другой день Таня вообще не пришла в школу. Вместо нее пришел директор.
— Пани учительница сегодня в Комитете действия, поэтому сидите тихо, я скоро к вам загляну. Репикова, следи за порядком!
Это ж надо — Олина Репикова! Директор назначил ее старшей и на этом успокоился. Больше он уже не возвращался.
Репикова! Ничего лучшего он не мог придумать.
Олина покричала, покричала, исписала всю доску фамилиями нарушителей порядка, потом пожала плечами:
— Да мне-то что, хоть поубивайте друг друга.
Достала спицы, пряжу и стала накидывать петли.
После перемены пришла Гомбарова, учительница в пятом и шестом.
— Сидите тихо, мне нужно идти к пану директору на совещание.
Наблюдать за порядком она велела Седмаковой. Вы только представьте себе — Юлише Седмаковой, первой зубриле и ябеде!
Тут Сила взорвался.
Как только Гомбарова скрылась за дверью, он встал, потянулся и шагнул к доске.
— Катись! — процедил он сквозь зубы и прищурил глаз.
Юлиша шмыгнула носом, обиженно глянула на класс. Но так как никто не думал вступаться за нее, она вернулась на свою парту, заткнула уши и начала зубрить географию.
Сила постучал по столу; только постучал, и класс затих.
— Уважаемые, кто-нибудь хочет схлопотать по шее? — спросил он.
— Смотри, чтобы ты не схлопотал! — выкрикнул Яно Гурчик.
Сила подошел к нему, смерил его взглядом.
— Попробуй, — сказал он, засучивая рукава. — Иди сюда, давай попробуем!
Яно испуганно заморгал и попытался улыбнуться:
— Да нет, это я так…
Сила великодушно кивнул: так и быть…
«Озвереют, — мучительно думал он, глядя на одноклассников. — Если Таня пробудет в этом комитете еще два-три дня, они совсем одуреют от скуки, и тогда она не скоро возьмет их в руки. Ну ладно, пока еще здесь есть я».
— Вот что, — сказал он, стараясь говорить как можно дружелюбнее, — я вас записывать не буду, это глупость. Если кто начнет валять дурака, получит по шее. Но чтоб вы не говорили… — тут он запнулся: «Куда это меня занесло?» — и решительно добавил: — Так вот, мы будем читать. Мишо, начинай!
Он вытащил из кармана свернутую в трубочку книжку, обтрепанную, засаленную, без обложки. На первой странице было написано от руки: «Таинственное камо». Мишо начал, его сменил Яно, несколько страниц прочитал Йожо, но у него голос ломался, звучал то низко, то пискляво, поэтому его заменила Олина. Читали два урока подряд, даже в перемену не выходили из класса. Директор и Гомбарова не показывались, совещание затянулось, но никому и не было нужно, чтобы они приходили. Еще отобрали бы книжку, и класс так бы и не узнал никогда, что это за таинственное камо.
Камо — это сокращение от «камотило», названия коварного индейского яда. Дадут тебе этот яд в вине или просто в воде, и ты ничего не заметишь, не почувствуешь. Но ровно через полгода, минута в минуту, ты падаешь — и конец. Никто и не догадается, что с тобой случилось, если только ты не успеешь сказать, умирая: «Мне дали камо…» — как тот несчастный дипломат в романе.
На другой день — то же самое.
«Пани учительница в Комитете действия, сидите тихо. Седмакова, Моснарова, Шипекова отвечают за порядок в классе».
Всегда только девчонки, и хоть бы раз назвали Моснара, Гурчика или Янчовича, о Шкалаке и говорить нечего. Неужто они думают, что порядок в нашем классе держится только на девчонках? К счастью, те охотно уступали Силе, который прочно держал класс в своих больших, загрубевших от мороза руках; он даже придумал что-то вроде расписания. У них было пение, рисование, один урок играли в фанты, а потом был ручной труд, во время которого читали вслух «Капитана Коркорана». Милан не ходил в школу — заболел, наверное, но книга была у Силы, он взял ее у Милана почитать. Вообще-то время проходило неплохо. Ребята что-нибудь строгали, девчонки вязали и радовались, что, может, успеют связать свитера к пасхе, если этот комитет будет действовать еще хотя бы неделю.