— Пишите! Требуем! Пусть наведут порядок! — гремело в зале.
Напрасно Эрнест выкрикивал:
— Люди, не дурите! Нужно голосовать. Кто за это предложение?
Голосовать не хотели. Какое еще голосование, вы что — глухие и слепые? Хотим землю — и всё тут! Места у нас хорошие, земля плодородная, а наши дети просят хлеба. Разве это по-божески? Если бы пришел сюда святой отец из Рима, и тот бы согласился…
Таня записала: «Раздел земли — единогласно», а Эрнест объявил, что теперь нужно перейти к следующему вопросу: что со школой?
Лабудовская школа, построенная еще при крепостном праве, воспитала и читать-писать научила не одно поколение. За время этой своей похвальной деятельности она здорово обветшала. Крыша поросла мхом, балки источил древоточец, а в глиняных стенах расплодились мыши.
Пятьдесят лет ходят смотреть на нее комиссии. Каждая комиссия пишет, что старенькое, осевшее здание отслужило своё, заниматься в нем небезопасно — нужно быстро, в кратчайший срок построить новое. Но новую школу никак не построят. В окрестных деревнях уже есть новые школы, и очень неплохие, в Яблоневой даже двухэтажная. А что такое Яблоневая против Лабудовой? У них там даже церкви нет, ходят в лабудовскую. Правда, у них школа государственная, а этого ни за что не хотел допустить лабудовский священник.
— В селе, где есть церковь и приход, может быть только церковная школа, и никакая другая, — заявил он.
Однако церковную школу должно было бы построить само село, прихожане, а это означало миллионные долги. Патрон школы, нитранский капитул (об этом Таня уже знала от директора), ничего дать не хочет, кроме участка, того самого, который под старой школой.
Когда президентом «Словацкого государства» стал бановский декан, в одном из классов рухнул потолок. Школьный совет посылал в президентскую канцелярию одно письмо за другим, просил «его словутность», [3] который ведь каждую субботу изволит проезжать через Лабудову, уделить минутку внимания тому, в какой школе занимаются лабудовские католические дети.
«Его словутность» не отвечал, хотя действительно ездил каждую субботу через Лабудову, чтобы отслужить для своих прихожан воскресную мессу. Те, кто жил у шоссе, не раз видали черный автомобиль с номером 01, а в автомобиле — широкополую черную шляпу и жирное, с нездоровой бледностью лицо «словутности» под ней. Но машина каждый раз проносилась мимо, разбрызгивая грязь, распугивая гусей, и исчезала до следующей субботы. Церковная особа не обращала внимания на жалкое состояние церковной школы.
Директор обратился к министру, требуя, чтобы прислали комиссию из Братиславы. Министр не прислал комиссии — он приехал сам, и лабудовчане имели возможность увидеть высокопоставленного деятеля вблизи.
Министр был высокий, розоволицый, с седыми напомаженными волосами, а складки на его брюках были такие острые, словно по пятам за ним всегда ходил портной с утюгом.
Когда министру показали школу, он очень возмутился.
— Если через два года здесь не будет стоять новое школьное здание, я велю арестовать директора и весь школьный совет, — заявил он.
Он так и не смог выполнить свою угрозу: через два года он уже не был министром. Пришло восстание, фронт, новая республика — и напомаженный министр смотался за границу.
После фронта казалось, что строительство новой школы все же сдвинется с места. Местный национальный комитет заказал проект, выбрал и участок, из грофиковских земель, у шоссе.
Но тут встал на дыбы Пальо Грофик: «Не дам, лучше сдохну. Сажайте меня, отнимите все мое добро, но это поле я не уступлю!»
Его не посадили и добро не отняли; были у него покровители в полномочном представительстве; поговаривали, что он дружен с самим полномочным представителем. Местный комитет не хотел уступать, и тяжба из-за участка тянулась как резина. Старая школа стояла, с нее осыпалась штукатурка, с балок сыпалась желтая труха и щепки, а мох на черепице зеленел вовсю.
3
«Его словутность» почтительное обращение к высокопоставленному лицу, в данном случае — к президенту «Словацкого государства».