Дело тут не в яйцах, а совсем в другом. Мама ведь всегда говорит об Эрнесте: «Он у меня как сын, как родной сын». Почему же тогда она его обманула? Разве можно обманывать того, кто тебе как сын?
Взрослые часто обманывают. Милан сталкивался с этим не раз, и каждый раз это задевало его, мучило и наполняло отвращением.
Однажды он слышал, как Грызнариха жаловалась маме:
— Сухие корки будем глодать, Маргита моя милая. В кладовке у меня хоть шаром покати, сала совсем нет, и не знаю, как перебьемся.
Милан поверил, что Грызнаровы в самом деле будут питаться сухими корками, и мама поверила.
— Ну, это уж совсем беда, Анча, если даже у тебя, такой хозяйки, нет сала, — посочувствовала она.
Но вот Милан как-то пошел с мамой к Грызнарихе за сновальным станком; та отперла кладовку — а там свисают с балки пласты соленого сала толщиною в пядь.
— Анча! — ахнула мама. — Я-то думала, ты и в самом деле обедняла, а у тебя здесь сала на целый полк!
А Грызнариха:
— Да кто ж его будет есть? У нас жирного никто в рот не берет, опротивело оно нам…
— Ты смотри, как вывернулась, — сказала мама, когда они вышли с грызнаровского двора. — Врет, как по воде бредет, у нее только десятому слову можно верить.
Тогда Милан еще подумал: «Моя мама не такая, как эта Грызнариха. Она не жалуется, что мы будем глодать сухие корки, хотя у нас-то сала почти и нет совсем. Мама никогда не плачется: мол, этого нет, того нет — она лучше промолчит. Мы, Гривковы, не любим болтать о своей нужде».
Тебе, мама, я всегда верил, а теперь вот не могу. Теперь я буду считать, какому твоему слову можно верить — каждому третьему или каждому десятому. Это очень больно, потому что раньше я думал, что могу тебе верить до последнего слова, до последней буквы.
Милан перемыл посуду и забился с книжкой в угол. Он делал вид, что читает, а сам краем глаза посматривал на маму и тетку Агнешу.
Они отправили Еву на литанию — пусть покрасуется своей цепочкой, а сами остались сидеть за тортами.
— Ешь, Агнешка, ешь, — в который уж раз потчует гостью мама.
Тетка наконец отрезала ломтик, положила в рот совсем маленький кусочек и медленно пережевывает его, как будто она не торт ест, а сухую картофельную лепешку.
— Спасибо, Маргитка, не могу больше, — говорит она, но это тоже чистое притворство: торт ведь очень вкусный.
И это печальное, измученное лицо тетки Агнеши — тоже, должно быть, притворство. Какие могут быть заботы у богатой Грофички?
Говорят, она была очень красивая, первая красавица в деревне, а Ондрей Грофик был самый красивый парень. Они вместе играли в любительском театре, там познакомились и полюбили друг друга.
— Родители Ондрея и слышать не хотели об Агнеше, — рассказывала как-то мама. — Велели ей передать, что у них мол, высокие пороги, не про босяцкие ноги, но Ондрей не отступался. Так и сказал своей матери: «Или эта, или никакая, лучше из дому уйду». И добился-таки своего, женился на ней, но только не повезло ей, бедняжке.
Почему мама называет тетку Агнешу «бедняжкой», почему она считает, что ее подруге не повезло? Все знают, что отец Ондрея откупил у своего брата, капитульского арендатора, всю грофиковскую землю, а это не какие-нибудь полоски, как у остальных, а большие поля. В жатву они нанимают три пары жнецов, а Ондрей с Агнешей жнут четвертой парой. И дом у них чудесный, три окна смотрят на улицу, железные ворота покрашены зеленой краской, а в конюшне стоят две пары коней.
Тетка Агнеша моложе мамы, но по ее изможденному лицу этого не скажешь.
«Тоже обман, все они жульничают», — решил Милан и углубился в книгу.
Вдруг он услышал, что кто-то плачет. Он оглянулся и увидел, что тетка Агнеша лежит головой на столе и плачет, и плечи у нее дрожат.
— Он был бы уже как твой Милан, такой же большой, мальчик мой несчастный… — причитает она, то и дело запинаясь, и плач переходит в долгие, протяжные рыдания.
— Иди на улицу, нечего тебе здесь делать! — зашипела мать на Милана и повернулась к Агнеше: — Хватит плакать, не изводи себя, слезами горю не поможешь!
Вот так всегда. Только-только покажется, что Милан мог бы ухватиться за краешек загадки, окружающей мир взрослых, как мама выгоняет его: иди гулять, это не твоего ума дело.
Он пересек задний двор и направился в поле. Его потянуло куда-то далеко, как можно дальше от деревни и от двух женщин, которые разговаривают о чем-то, чего он не должен знать.
Значит, у тетки был мальчик, ровесник Милана? Странно, что он до сих пор не слышал об этом. В деревне ведь ничего не скроешь. Люди знают, у кого сколько земли, сколько коней, коров и даже кур, знают, у кого какая одежда, вплоть до последнего платка или косынки. Как могла Агнеша Грофикова утаить своего мальчика? Если он умер, почему на кладбище нет его могилы?