Милан вышел на Пригон, улегся в траву под яблонями и стал упорно добывать из своей памяти все, что знал об Агнеше, Ондрее и обо всем доме Грофиков.
Агнеша хаживала к Гривковым и тогда, когда еще жив был отец. Приходила всегда одна, Ондрей не пришел ни разу, хотя был крестным отцом Евы.
В доме его поминали редко, всегда как-то походя. Милан уже тогда обратил на это внимание и понял, что его не любят. Если нужны были кони на пахоту или привезти дров, они никогда не обращались к Ондрею. Другим он и пахал и возил, но только не Гривковым.
— С Ондреем лучше не связываться, это тот еще фрукт, — сказал как-то отец.
— Скажи уж лучше: душегуб, — добавила мама и вздохнула.
«Душегуб… почему именно душегуб? Ведь он… боже упаси, не мог же он убить этого мальчика!» — ужаснулся Милан. Но тут же отмахнулся от этой мысли.
Ондрей ведь не сидел в тюрьме — и зачем бы он стал убивать своего сына, если других детей у них нет и некому завещать все свое добро?
Потом Милан вспомнил, как однажды тетка Агнеша расплакалась перед мамой, совсем как сегодня. Он был тогда в чулане, что-то искал в сундуке, а мама не знала, что он там и всё слышит.
— Уж как я его просила, молила, как господа бога… — всхлипывала тетка Агнеша. — Видишь, что со мной, не могу я подымать мешки. А он как глянет: мол, скажи на милость, какая принцесса из батрацкой объявилась, и пришлось мне… Двадцать мешков… на шестом месяце…
И Милан решил тогда, что тетка потому жалуется на мужа, что он заставляет ее делать мужскую работу. Конечно, таскать мешки — не женское дело, это все равно что хлеб косить.
На «шестой месяц» Милан тогда не обратил внимания, подумал, что это июнь. Зато теперь он понял, о каком шестом месяце шла речь, и почувствовал, что у него голова кругом идет.
Она ждала ребенка, а он заставил ее поднимать мешки!.. Да как же он смог! Даже не верится. Когда женщина ждет ребенка, ей нельзя поднимать тяжести. Когда должна была родиться Евка, отец не позволял маме даже кастрюлю со свеклой поднять.
— Это не для тебя, — говорил он и сам ставил кастрюлю на плиту.
И Милан тоже брал у мамы из руки кастрюли и ведра.
— Это не для тебя, — повторял он вслед за отцом, и мама не спорила, она позволяла, чтобы ее берегли, опекали.
Люди щадят даже скот, когда ждут от него приплода. Жеребую кобылу или стельную корову никто не станет запрягать в груженый воз. В этом деревня ни к кому не знает снисхождений, безжалостного хозяина она презирает. Любая бабка скажет такому в глаза: «Ах ты скотина бессердечная, зверюга ты лесная!»
Почему же тогда никто не заступился за тетку Агнешу? Почему никто не накинулся на Ондрея, на этого зверя лесного, который заставил свою беременную жену поднимать мешки?
Ребенок родился мертвым, это был мальчик, теперь ему было бы столько же, сколько Милану. Тетка Агнеша оплакала его потихоньку, а людям хоть бы что. Они не плюют на Ондрея, не презирают его, не обвинили его перед судом. Как же это? Почему?
Боятся Ондрея, потому что он Грофик? Богатей Грофик, у которого дом с тремя окнами, самые большие поля и уйма скота? Конечно, боятся. Богачей все боятся, все перед ними заискивают. Богатство дает людям какую-то невидимую власть над остальными. Если богач тебя обидит, тебе остается только плакать и стискивать зубы — терпи, ничего не поделаешь.
Чтоб ей трижды пропасть, такой жизни!
Милан перевалился на другой бок и засмотрелся сверху на деревню.
Она лежала в долине, такая тихая, приветливая: зеленые деревья и красные крыши, белая церковь с невысокой колокольней стояла над домами, как наседка над цыплятами. За деревней вырисовывались горы: широкоплечий Трибеч с вышкой на макушке, горы поменьше и холмы, поросшие грабом и дубняком, а среди холмов — живописные пестрые пятна предгорных деревушек.
Красивая деревня Лабудова, особенно отсюда, с Пригона, когда ее видно всю, от Задворья до Новых домов у станции. Кажется, в такой деревне должны жить только добрые, мирные, веселые люди.
Но попробуй спустись в деревню — и ты увидишь, что мира здесь нет и в помине. Гурчиковы воюют с Моснаровыми. Грызнаровы грызутся с Майковыми, а Грофики — против всей деревни. Попробуй-ка разобраться в этой путанице!
Хорошо еще, что есть здесь Эрнест, смелый, честный Эрнест, на которого всегда можно положиться.
А мама его обманула, но во второй раз это у нее не выйдет. Он, Милан, ни за что не допустит, чтобы Эрнесту пришлось оправдываться перед национальным комитетом из-за каких-то там яиц.