Самый обыкновенный дядька, крепкий, сутуловатый, с каштановыми волосами, руки здоровенные, а заусенцы у ногтей черные от машинного масла.
Оказалось, что он выучился на механика, работает на стройках на экскаваторе, а когда женится, думает купить молотилку (он ее уже приглядел), чтобы наниматься к хозяевам на молотьбу.
Отцу это нравилось, он довольно кивал головой и заверял Агатиного жениха:
— Не бойся, свояк, семья у нас хорошая, дружная.
После свадьбы Балажи перебрались в Лабудову. Жили они у Форфаков, в старом доме, и часто захаживали к Шкалакам. Балаж работал на регулировании русла Нитры, а вечерами чинил под навесом старенькую бензиновую молотилку. Молотилка фыркала, кашляла, вокруг Балажа околачивались мальчишки и с восторгом наблюдали, как пан механик разбирает и снова собирает машину. Они следили за каждым его движением и были счастливы, если он обращался к кому-нибудь из них:
— Подержи-ка вот это!
После первой молотьбы никто уже не вспоминал о происхождении Балажа. Имро молотил на совесть, то и дело проверял, не остались ли в соломе полные колоски, а если что замечал, тут же останавливал машину и регулировал ее.
Балаж быстро освоился в Лабудовой, но об Агате этого нельзя было сказать. Крестьянскую одежду она переделывала на городской манер, зимой ходила в пальто с меховым воротником и требовала, чтобы ее называли «пани Балажова». Нанюхалась панского духу в городе. Бабы подстрекали Шкалачку:
— Скажи ей, пусть не выламывается. Скажи ей, как сестра сестре…
Но Шкалак запретил жене совать нос в дела Балажей:
— Имро не видит на ней греха, хвалит ее, и ты не лезь!
После смерти Шкалака Балажи перестали ходить на хутор. Сила догадывался, что дядя тут не виноват. Он работал на Гарманце, домой наезжал редко, да и тогда ему было не до визитов — он начал строить себе дом.
Дядя Имро не виноват, что тетя и мама стали чужими. Повстречав Силу на улице, он всякий раз останавливался поговорить, совал ему в руку бумажку в двадцать крон, зазывал в гости:
— Заходи, Силко, не забывай нас.
При встречах со Шкалачкой он бывал еще сердечнее:
— Приходи, Веронка, совсем ты нас забыла. Агатка мне все уши прожужжала: где же это Верона, почему не показывается?
Шкалачка неизменно отвечала:
— Приду, Имро, приду.
Но не шла к ним, не верила, что гордячка сестра по ней соскучилась.
Балаж вкалывал на стройках, вкалывал на молотьбе (на это время он брал свой отпуск), построил дом, избавился от старой, чахоточной бензиновой молотилки. Новую молотилку он теперь перетаскивал трактором. Прикупил себе плуг, культиватор, сеялку и каток, все в кредит. Но Балаж был работяга, и хозяева, нанимавшие его, были им довольны. Он перестал ездить на стройки — хватало работы в Лабудовой и в округе, с весны до зимы он работал на полях, а зимой возил грузы на тракторе или обслуживал кормодробилку.
Сила шагал вверх по улице и упорно обдумывал, как бы ему обратиться так, чтобы и дядю не обидеть, и себя не унизить.
Балажа он не боялся, скорее уж тетки Агаты. Как начнет кривить губы да закатывать глаза: «Не можем; даже если б мы и захотели, не можем по следующей причине…»
— Ну, пусть только начнет со своей «следующей причиной»! — бодрился Сила. — Пусть попробует, я ей тогда все выложу начистоту.
Но тут же понял, что это не пойдет. Балажи были последней его надеждой, последним шансом: ничего не поделаешь, придется просить, унижаться…
Раздался свист: два коротких, один длинный сигнал Милана. Сила уже сложил было губы, чтобы свистнуть в ответ, но тут в голове у него промелькнуло: а ведь все из-за них! Все из-за Эрнеста Гривки, это он взбаламутил деревню, чтобы требовали раздела земли. Если бы не он, Сила мог бы наниматься к Грофику на жатву хоть до самой смерти.
Милан повторил свой сигнал. Сила заколебался: Милан-то ему ничего худого не сделал… Но когда он взглянул на Гривкин дом, на белую избу с голубыми ставнями, в нем сразу закипела злоба.
Там он живет. Там живет этот хромой сатана, причина всех его бедствий! Проклятый дом и трижды, стократ прокляты все, кто в нем живет!
Сила сжал зубы, вытянул шею и прошел мимо, засунув руки в карманы. На Милана, выглядывавшего из-за ворот, он вообще не обратил внимания — нарочно глядел в другую сторону.
У Балажей светились все окна. Сквозь белые занавески с цветастым узором Сила разглядел, что в парадной комнате сидят гости.