Вершиной агитации за машинный кооператив должен был стать праздник урожая. Подготовительный комитет собирался провести его на высшем уровне: пригласительные билеты, шествие по деревне, культурная программа, танцы, телеграммы об основании кооператива в область и в Братиславу.
Таня печатала в доме Гривковых приглашения и неожиданно спросила Эрнеста:
— Павле тоже послать?
Она хотела произнести эти слова равнодушно, деловито. Однако Эрнест уловил в ее голосе фальшивую нотку: голос ее дрожал, срывался. Неужели?..
«Эрнест, Эрнест!» — выкрикнула она, когда раздался тот нелепый выстрел из револьвера. Еще тогда он подумал: «Она зовет меня — Эрнест, не товарищ Гривка, а Эрнест…» Она стянула ему ногу над раной, не испугалась крови — недаром она была партизанской санитаркой.
По дороге в больницу она молчала, да и Эрнесту было не до разговоров, он не мог понять, как случилось, что револьвер выстрелил. Он хорошо помнил, что поставил револьвер на предохранитель, когда клал его в карман.
Когда его уводили в операционную, она отвернулась, и у Эрнеста что-то дрогнуло в душе: переживает, эта девушка переживает из-за меня…
«Это исключено, глупости, не валяй дурака, Эрнест Гривка, ты ведь не ребенок…»
Он плохо понимал Таню, многое в ней сбивало с толку и приводило его в смущение. Когда в прошлом году, в сентябре, она пришла к нему, чтобы стать на учет, он подумал: «Ну вот, приехала из Братиславы, будет тут воображать».
Но в Тане не было ни капли высокомерия. Она честно признавалась, что лабудовская жизнь порой ставит ее в тупик, и просила его быть снисходительным к ее промахам.
И он был снисходителен. Конечно, многого здесь она не понимала, но зато она была образованна, куда образованнее, чем он.
Директор школы — и Эрнест Гривка, деревенский парень, к тому же еще с физическим недостатком… Смешно это, не будь мальчишкой, Эрнест! Они говорят друг другу «ты», но ничего интимного в этом нет, все члены партии говорят друг другу «ты».
А может быть… Может быть, дамочка скучает, ей хочется поразвлечься? Интересная молодая женщина как-никак…
Но это ей придется выбросить из головы. Эрнест не падок на интрижки, на развлечения такого рода. В его паспорте стоит: «Особая примета: колено правой ноги неподвижно», он человек с физическим недостатком и сознает это.
Когда он лечился в Татрах, еще мальчиком, о нем говорили: «легкий случай». Это был легкий случай по сравнению с другими людьми, годами лежавшими в гипсе.
— Залечивается хорошо, — говорил доктор, — будет почти в норме.
Но когда он вышел из больницы и оказался среди полностью нормальных людей, он почувствовал, что означает это почти.
Почти нормально, почти незаметно — это значило, что он был не такой, как остальные ребята: Эрнест с негнущейся коленкой, хромой Эрнест Гривка, который не может лазить по деревьям или играть в футбол.
Он ощущал на себе эту печать почти нормального и должен был что-то делать, чтобы компенсировать свой недостаток и избавиться от тяжести этой печати.
«Я должен быть умнее остальных», — сказал он себе и уговорил брата отдать его в городскую школу.
Потом он решил: «Если я женюсь, то только на девушке, из-за которой мне все будут завидовать!»
И действительно, когда он начал ходить с Павлой, многие ему завидовали: беднячка, из батрацкой семьи, но красивая — пожалуй, самая красивая в округе. Ей было семнадцать, когда он отбил ее у Мартина, но со свадьбой он не спешил, ждал, когда Павле исполнится двадцать один, когда она станет совершеннолетней и будет отвечать за себя.
Моя жена должна сама решить, идти ли ей за меня или за кого-нибудь другого. Не хочу, чтобы она потом упрекала меня, что я привязал ее к себе, молоденькую и несамостоятельную. Я должен быть уверен, что она хочет выйти именно за меня, эта уверенность мне необходима. Может, другим она не так нужна, но у других нет отметки в паспорте «особая примета».
Он выждал эти четыре года, и совершеннолетняя, полноправная Павла самостоятельно решила: ее мужем станет не он, а Мартин, которому достался трактир в Читарах.
«Павле тоже послать?» — спросила она, и голос ее дрожал. Ревнует? Или это она просто со скуки? Ты что, Эрнест, сдурел? Таня — и скука! Бедная Таня, с той поры как она поселилась в Лабудовой, у нее нет ни минуты покоя. Если она не занята в школе, мы взваливаем на нее работу в комитетах: партийном, Комитете действия, теперь еще и в кооперативном; она работала на жатве, теперь у нее на шее строительство школы…