Из дома выбежал Славко. Щурясь, он с любопытсвом глядел на все, что творилось во дворе.
— Забирают у нас машины? — восторженно выкрикнул он.
Дурачок, разве тебе понять, что это значит, когда у твоего отца забирают машины?
Мальчик посмотрел на мать, смерил взглядом Эрнеста, механика и Яно Мацко, насупился, наморщил нос и вдруг дернул Эрнеста за рукав:
— Дядя, зачем вы забираете у нас машины?
Эрнест погладил его по голове; казалось, он хочет прижать его к себе:
— Мы не забираем. Мы пришли, чтобы купить их. Продашь?
Мальчик пожал плечами.
Сила зашипел: «Скотина!» — и сплюнул сквозь зубы. Он не мог видеть, как Эрнест гладит мальчика, — ведь он пришел, чтобы пустить по миру Славкиного отца!
Зачем он это делает? Неужто он думает, что Балаж — богач какой-нибудь, которому ничего не стоит расстаться с машинами? Дом у Балажей отличный, но на машинах висит долг, дядя и тетка работают как проклятые, а живут скромно, можно сказать — бедно. Хотя Балажова и слывет отличной поварихой, питаются они чуть ли не впроголодь. Кофе варят жиденький, а мясную подливку разбавляет горячей водой. Правда, когда приходят гости, то стол ломится от еды, но это они так, пыль в глаза пускают.
Балаж — не Грофик, просто он старательный, работящий человек, зачем же его-то разорять? Но разве Эрнеста это волнует? Хорошо, что я не сказал ему о покрышках. И никогда не скажу. По мне, пусть «фордзон» стоит под навесом хоть до Страшного суда, мне плевать! Всегда, когда кажется, что моя жизнь налаживается, приходит этот колченогий со своими сатанинскими выдумками и все рушит.
Сила шагнул к Эрнесту.
— И не стыдно тебе? — спросил он вызывающе.
Эрнест посмотрел куда-то поверх его головы, достал сигарету и щелкнул зажигалкой.
— Что вы там копаетесь? — крикнул он Яно и механику.
Механик запустил мотор; снова это у него получилось неумело, трактор подпрыгнул, запыхтел, выехал в ворота, волоча за собой молотилку и элеватор. Тракторный плуг лежал на молотилке, его сошники сверкали как обнаженные мечи. В грохот машин врезались воющие причитания Агаты.
— Скажи Имро, чтобы вечером пришел ко мне! — Эрнест старался перекричать грохот и плач. — Скажи, что я буду ждать его. — Потом посмотрел на Силу и крикнул ему тоже: — И ты зайди, давно не был у нас!
— Приду, как же! — прошипел Сила. — Сейчас побегу.
Тут он вспомнил, что дядя велел отдать и инструменты: набор пассатижей, отверток, разводных ключей, молотков и масленок. Они лежали в сарае, в деревянном ящике, — тщательно смазанные, разложенные по отделениям. Сила хотел побежать вдогонку за выкупщиками, но тут в голове у него промелькнула другая мысль. Он достал из ящика разводной ключ, пару отверток, пассатижи и спрятал их за бочкой в углу сарая.
— Ну погоди, скотина, ты у меня еще увидишь! — пробормотал он.
Потом захлопнул крышку и побежал догонять Эрнеста.
— Вот, бери, — пропыхтел он. — Дядя велел. Ему уже не понадобится.
Эрнест неуверенно взялся за ящик.
— Бери, бери, ему уже не нужно, — выдавил из себя Сила. — Можешь и это сожрать.
Балаж ушел из дома, чтобы не присутствовать при выкупе. Вернулся он только вечерним поездом из Нитры. Вывалился из вагона, а за ним — цыганский оркестр: два скрипача и контрабасист со своим громоздким инструментом.
— Мою любимую, Шандор! — приказал Балаж тут же на перроне.
Оркестр заиграл протяжную плачущую мелодию, а Балаж запел хриплым, пропитым голосом, притопывая и мотая головой:
Когда он ввалился в дом вместе с оркестром, Балажова взвыла и испуганно прижалась спиной к косяку дверей. Сила спрятал за спину Славко. Кто знает, что придет в голову пьяному?
Но Балаж не собирался драться, он все смотрел вокруг себя мутными, опухшими глазами.
— Агатка, жена моя, смотри, я тебе музыкантов привел! — орал он на весь дом. — Играйте, ребята, я плачу, мне есть чем платить. Денег получу целый мешок! Агата, давай, что есть в кладовке, все давай на стол!
Балажова не трогалась с места. Стояла у дверей, беззвучно шевеля губами, и глядела на мужа глазами, в которых не было больше слез. Балаж сам поплелся в кладовку. Что-то там опрокинулось, что-то разбилось. Из двери кладовки влетел в кухню пласт копченого сала, вкатилась головка брынзы, глухо шлепнулся на пол золотистый каравай.