— Мои дети ей мешают, мерзавке! — жаловалась она перед соседками. — Если б мы подохли, она была бы рада — только б ей усесться на нашем добре.
Она ругала Павлу, но в душе спрашивала сама себя: а какая же девушка стала бы вести себя иначе? Эта сказала прямо, а другая бы промолчала, но после свадьбы дом превратился бы в пекло.
Эрнест женится. А почему бы ему и не жениться? Не доживать же ему свой век бобылем из-за меня и моих детей. Но где ему найти жену, которой мы не были бы в тягость?
Свадьбу с Танечкой Гривкова приняла как дар судьбы. У Тани своя зарплата, земля ей ни к чему, а кроме того, разве может какая-то Якубичка сравниться с директоршей? По правде говоря, мне Павла с самого начала не нравилась, я сразу так Эрнесту и сказала: не связывайся ты с ней, ты с твоим умом заслуживаешь лучшего, и вот видите, я как в воду глядела.
Разведенная или неразведенная, с церковью или без церкви, но второй такой Эрнесту не найти до самой смерти.
Таня не догадывалась, сколько всего пришлось вытерпеть ее будущей невестке. Строилась школа, и Таня каждый день подгоняла прораба: до зимы школа должна быть под крышей. Она ссорилась со строительной дирекцией в районе, раздобывала оконные рамы, двери, радиаторы, водопроводные краны. Из города приезжала усталая, охрипшая и всегда сердитая на кого-то.
— Выкричалась? — добродушно спрашивал ее Эрнест.
— Досталось им на орехи, — гордо отвечала она, довольная, что кому-то от нее досталось по заслугам.
— Давай-давай, — подначивал ее Эрнест. — Выкричись как следует, чтобы мне меньше доставалось.
— Не радуйся! — грозилась Таня. — Жена у тебя будет ужасно сварливая.
Это было все, что Милан слышал от них перед свадьбой. Эрнест был странный жених, а уж о Тане и говорить нечего. За неделю до свадьбы пришла мебель для одного из классов новой школы, и Таня заспешила:
— Чего ей валяться без пользы? Снесем перегородку между двумя комнатами в бывшем доме Грофиков и сделаем там класс.
Ее было отговаривали: подожди, мол, успеешь после свадьбы. Но Таня упрямо стояла на своем и действительно раздобыла каменщика и штукатура. Снесли перегородку, очистили комнату, побелили, теперь осталось только подождать, чтобы высохло, — и класс готов.
Гривкова заламывает руки:
— Совсем спятили эти двое! Не будь меня, они бы на свадьбе кормили гостей разогретой кашей.
Свадьба назначена на завтра, но Милан не уверен, что она состоится. Завтра утром позвонят Эрнесту из районного национального комитета, что назначено совещание по поводу капитульского имущества, или Таня услышит, что в магазин завезли краску для окон, и они первым же поездом дунут в город. А свадебные гости будут гоняться за ними по канцеляриям и по магазинам: мол, люди добрые, пора жениться!
Гости привезли в подарок четыре хрустальные вазы. Они стоят в горнице на шкафу, в каждой по нескольку астр и по веточке аспарагуса, а Эрнест и Таня любуются на их радужную красу.
— Обожаю хрусталь, — заявила Таня с такой сияющей улыбкой, какой Милан у нее еще не видел. — И Эрнест обожает. Правда, Эрнест?
— Да, конечно! Посмотри, Танечка, как это красиво — астры и аспарагус.
Милан с трудом сдерживал смех, глядя, как они стараются не выдать своего смущения. Дело в том, что вазы совершенно одинаковые. Даже Танин двоюродный брат привез точно такую же. Он, бедняга, божится, что в самом деле привез ее из Братиславы, а не купил в Нитре, где делал пересадку, но, кажется, ему не очень верят.
К счастью, Танина мама вазу не привезла. Она привезла торт, украшенный вензелями из взбитых сливок и двумя сахарными голубками.
Таня всплеснула руками, и на лице у нее снова появилась та же сияющая улыбка:
— Голубочки! А я уже боялась, что у меня будет свадьба без голубочков.
Эрнест укоризненно покачал головой и поспешил перевести разговор на другую тему.
В последний момент оказалось, что Таня забыла вложить белый платочек в нагрудный карман жениху, а у Эрнеста вылетело из головы, что он должен преподнести невесте свадебный букет. Жених и невеста стоили друг друга.
Платок заменили куском белого шелка, а за букетом сгонял на велосипеде Яно Мацко. Он приволок охапку кроваво-красных искусственных роз. Таня смеялась:
— По крайней мере они у меня не завянут, — и напрасно пыталась отогнуть проволоку, которая рвала ее новенькие белые перчатки.
Мама Миттермайерова плакала:
— Вот, Танечка, за такого я бы хотела выдать тебя и в первый раз.
— Не надо, мама, зачем об этом вспоминать? — успокаивал ее Эрнест.