— Дома, — буркнул Сила и отвернулся.
— Где мать? — спросил Эрнест.
— На станции. Стирает у начальника, — сказал Сила и обрадовался в душе, что мамы нет дома и она не видит, как его забирают.
— Ты все это уничтожил или спрятал? — прямо спросил Эрнест, и голос у него чуть-чуть дрожал от напряжения.
— Спрятал.
— И ремень тоже?
— И ремень.
— Принеси!
Сила принес из чулана ящик с деталями, потом отодвинул кровать и, пыхтя, вытащил из-за нее тяжелый промасленный ремень.
У Эрнеста явно отлегло от сердца. Он сел, откинулся и молча курил.
— Это все? — спросил он, когда докурил сигарету до конца.
— Угу.
— Погоди, я проверю, — проворчал Эрнест. Он высыпал содержимое ящика на стол и удивленно присвистнул: смотри-ка, сколько железок!
О некоторых деталях он явно не имел никакого понятия и глядел на них, как баран на новые ворота. Тогда Сила объяснил ему, что к чему относится, и при этом в его голос невольно вкрались снисходительные нотки.
Они пересчитали все до последней гайки, и Эрнест снова высыпал детали в ящик.
«А теперь он пойдет за полицейскими, — подумал Сила. — Наверно, они дожидаются где-нибудь в конторе или перед усадьбой».
Эрнест закурил новую сигарету. Он курил и глядел куда-то поверх Силы, на почерневшее изображение «Божественного сердца Иисусова», висевшее на стене.
— Что это тебе взбрело в голову, Сила? — заговорил он негромким, усталым голосом. — Милан приехал за мной аж в Тренчин! Зайцем ехал, паршивец. Я думал, меня удар хватит, когда он рассказал, что ты испортил молотилку и изрезал ремень на подметки. Попадись ты мне тогда под руку, я бы с тебя шкуру спустил!
Сила стоял перед ним как громом пораженный. Что это он болтает? Ослеп он, оглох или совсем поглупел — неужели он ничего не понимает?
— Послушай, Сила, — продолжал Эрнест, и в голосе его дрожала сдерживаемая злость. — И мне когда-то было столько же, сколько тебе сейчас, я знаю, что ребята в этом возрасте черт те что вытворяют. Но и озорство должно иметь свои границы. Ты отвинчивал гайки и радовался: вот будет весело, когда все это развалится на части! Только это уже не шутки, Сила. Это не то, что запереть козу Трепачковых в свином хлеву…
«Болтает, — думал Сила, наливаясь злобой. — Болтает языком и ничего не понимает. И такого человека сделали председателем кооператива!»
— Если б это был не ты, а кто-нибудь другой… — уже не говорил, а кричал Эрнест. — Да что я говорю! На кой черт ты мне сдался, тут в твоей матери дело! Ее мне жалко, а то бы я с тобой живо разделался. Что тебя толкнуло на такую пакость? Ну, выкладывай, что стоишь как баран?
Сила хотел что-то сказать, но из горла у него вырвалось лишь какое-то непонятное, смешное клокотание. Ему стало стыдно, в бессильной ярости он сжал кулаки и вдруг почувствовал, что напряжение покидает его, слова сами приходят на язык, и Сила стал торопливо произносить их вслух:
— Да, я испортил машины, ладно, испортил, можешь меня хоть повесить! Но ты сначала сам скажи мне: а что ты сделал со мной? Если бы не твой раздел земли и не твои кооперативы, здесь был бы Грофик, я бы мог ходить к нему на жатву, в батраки бы к нему нанялся, и мы бы с мамой как-нибудь прожили. Если б ты не отнял у Балажа машины, дядя бы меня выучил, и я бы у него работал… Ты виноват, что мне жрать нечего, что я хожу колоть дрова ради тарелки супа! Зови полицию, пусть меня забирают, мне теперь все равно. Да, я плохо сделал, а что делаешь ты? Зачем ты всю деревню перевернул вверх дном, как злодей, как дьявол-искуситель?
Эрнест молчал, внимательным, озабоченным взглядом наблюдал за этим взъерошенным, давно не стриженным пареньком с прозрачными розовыми ушами. Мечется как загнанный зверек, скалит в бессильной злобе мелкие зубки… Но он прав. Прав своей маленькой правдой зверька. Я виноват, я забыл, что есть и такие Силы, а мне нельзя было об этом забывать. Как я теперь посмотрю в глаза Тане?
Она заступалась за Силу, просила: «Будь рассудительным, Эрнест, не делай истории из мальчишеского безрассудства, это переходный возраст…» Я думал: «Может, она и права; если смотреть на это глазами педагога, она несомненно права». И вот пожалуйста, что из этого проклюнулось! Никакой это не переходный возраст, а серьезная проблема, запутанный узел, и попробуй-ка развязать его!
Тане лучше ничего не говорить, с этим должен справиться я сам. Я не имел права забывать, что есть и такие Силы, и их матери. Дьявол-искуситель, который переворачивает деревню вверх дном, не имеет права забывать про запутанные узлы.