— Влетит нам такая работа в копеечку, — говорил он. — Гоняю трактор на Пригон, там сделаю два круга и еду к черту на кулички на Задворье. На переезды уходит больше топлива, чем на пахоту. Хотел бы я знать, кто будет за это платить?
Правление кооператива подсчитало, сколько будет стоить гектар пахоты, вышло куда дороже, чем на конях. Люди ломают руки: мол, так мы быстро дохозяйничаемся до ручки! Кое-кто уже рвет на себе волосы, что вступил в кооператив. А что поделаешь? Коней в деревне мало; у кого они есть — те сами едва успевают обработать свою землю, после раздела земли коней ни у кого не допросишься. Остаются только тракторы, а те обходятся дорого.
Эрнест говорит, что тракторы здесь ни причем.
— У Грофиков «фордзон» пахал дешевле, чем кони. Если б мы договорились: здесь будут озимые, здесь яровые, а там корнеплоды — тогда можно было бы за один раз вспахать весь Пригон или все Корыто, а трактористы не тратили бы зря время и топливо.
Но об этом люди и слышать не хотят, они говорят, что Эрнест хочет вообще отнять у них землю. Они, мол, лучше заработают на стороне, чтобы расплатиться за вспашку тракторами.
Я не могу писать об усердном труде крестьян, уважаемая учительница. В Лабудовой крестьяне не работают на полях, они толпами уходят на стройки, на заводы — кто где устроится.
Гурчик работает в Партизанском, сыновья Шишки — на ирригационных работах, Палуш оставил поле на Магду и ушел работать в Новаки. Ондрей Янчович тоже ушел из местного национального комитета, теперь он заместитель директора машинно-тракторной станции, а председателем комитета стал Мико. Эрнест остался секретарем комитета, он же и председатель парторганизации и председатель кооператива. Он предлагал избрать председателем кооператива Яно Мацко, но тот отказался, сказал, что тоже подается на заработки.
У нас идти на заработки некому, и мама откладывает каждый геллер от пенсии за отца, чтобы платить за пахоту и сев.
— Раньше люди уходили на заработки потому, что у них земли не было. Теперь они уходят потому, что у них есть земля, — жаловалась она Эрнесту. — Твои тракторы всех нас из деревни выживут.
А Эрнест ей:
— Что ты каркаешь, Маргита? Если бы люди взялись за ум, то и поля бы свои обработали, и на заработки можно было бы ходить, — и он снова начал свое про общий сев.
— Ты все что-то мудришь, — проворчала она. Общий сев ей тоже был не по душе.
Теперь уже кооператив назывался не машинный, а единый сельскохозяйственный кооператив первого типа. Лучше всех в нем жилось тем, кто получал твердый ежемесячный оклад: Балажу, двум конюхам, женщинам, работавшим на свиноферме, и Силе.
Вот чертов Сила! Эрнест его не выдал: нечего, говорит, подымать шум из-за непутевого мальчишки. Вот так у него всегда, у Эрнеста, я бы ему показал, этому непутевому! Теперь Сила ходит в помощниках у трактористов, иногда его пускают за руль, и он раздувается от гордости — того и гляди, лопнет. Шкалакова работает на свиноферме, у Силы твердый оклад… А я должен корпеть над дурацкими сочинениями, для меня у Эрнеста не нашлось работы с постоянным окладом: «Ты давай кончай городскую школу, потом ветеринарный факультет», — а мама откладывает каждый геллер от пенсии на пахоту. Пожалуй, она права: Эрнестовы тракторы всех нас выживут из деревни.
Уже смеркалось, а в тетрадке у Милана было лишь несколько предложений, и то перечеркнутых. Сочинение на близкую ему тему не получалось. Правда, он мог бы написать: «Тракторы и прочая сельскохозяйственная техника помогают нашим крестьянам, и поэтому крестьяне могут уходить на заработки», но тогда нельзя говорить о добросовестном труде на полях, а учительнице подавай именно добросовестный труд.
Они уже писали о горняках, токарях, сталеварах и о строителях, и везде нужно было писать о добросовестном труде, иначе учительница подымала крик, что ученики не ценят труд тех, кто на них работает.
И о своей помощи на весенних полевых работах Милан не мог писать. Этой весной он палец о палец не ударил по хозяйству. Какая там помощь, если он до ночи сидит над домашними заданиями?
«Не стану же я писать, что вожу в район письма!» — вздыхает Милан. Письма, письма — эта роль связного прицепилась к нему как репейник. В кооперативе, видимо, забыли, что есть на свете обыкновенная почта: «Милан сбегает, Милан привезет, Миланко, загляни к секретарю…»