— Но боя ведь не было, — сказал Джакомо, побелев от волнения.
— На самом деле они умерли два дня спустя, во время других операций. И вот что еще представляет определенный интерес. Все они были из отряда «Фольксштурм», все пятнадцати-шестнадцатилетние подростки, выходцы из знатных семей. Это тебе ни о чем не говорит?
— Нет. Не сейчас во всяком случае.
В глазах Гельмута читалась твердая решимость.
— Дорогой Джакомо, я не сдался. Слово «Ливония», встречающееся в нашей задаче, навело меня на одну догадку. Оно осветило мне путь, по которому я хотел бы пройти вместе с тобой и понять, куда он ведет. Сегодня мне сообщили один адрес. Если хочешь, мы отправимся по нему прямо завтра.
— Готов ехать хоть сейчас.
«Мерседес» приехал в Альтону — пригород Гамбурга — и оставил Гельмута и Джакомо возле частной клиники, расположенной в старом, запущенном здании. Лифт поднял их на третий этаж, а как пройти в нужную палату, они узнали у медсестры, занятой вязанием.
Лотар Винкель, восьмидесятилетний старик, ожидал их в кровати. Это был коренастый, почти лысый человек. Две подушки лишь слегка смягчали непрестанную дрожь в теле — очевидный признак болезни Паркинсона. В глазах старика читались обеспокоенность и недоверие. Тонкий, жалобный голос странно контрастировал с тучным телом.
— Я согласился встретиться с вами при условии, что разговор будет недолгим. Мне в мои годы нельзя утомляться.
Преамбула была краткой. Впрочем, почва была уже подготовлена посредником, которого послал Гельмут. Джакомо представили как студента, изучающего духовно-рыцарские ордена, которые сохранились до наших дней. Внимание Винкеля, однако, обратилось на Гельмута.
— А вы, доктор Вайзе, значит, руководите знаменитым научным центром в Штутгарте?
— Да, маэстро.
— Гельмут Вайзе… — как бы про себя повторил старик, довольный титулом, с которым к нему обратились. Он улыбнулся: — А знаете, дорогой Вайзе, как только вы вошли, я сказал себе: бог мой, я же его знаю.
— Возможно, мы как-то встречались.
— Нет, я имею в виду тридцатые годы. Вы тогда еще не родились.
— Но как раз этот период нас больше всего интересует, маэстро.
Дрожание головы и рук усилилось — типичный для болезни Паркинсона симптом. Он означал, что волнение больного возросло.
— Что вы хотите знать?
— В тридцать шестом году вы решили основать, вернее воссоздать, Ливонский орден.
— Это наследник ордена меченосцев, который был основан в Риге в тысяча двести четвертом году и став в тысяча двести тридцать седьмом году ливонской ветвью, вошел в состав Тевтонского ордена, — уточнил Винкель и, видя, что посетитель никак не реагирует, решил продолжать: — Как вам известно, в начале двадцатых годов Веймарская республика решила упразднить все ордена. Среди существовавших в то время был и орден Тевтонских рыцарей, правда их оставалось совсем немного. И он тоже был распущен.
— Дальше, маэстро.
Старик смотрел в другую сторону — за окно, где виднелись деревья небольшого сада.
— В тридцать шестом году я жил здесь, то есть, я хочу сказать, в моем родном Гамбурге. Мне было двадцать семь, и я очень увлекался тогда разными средневековыми историями и легендами. Я переживал настоящее счастье, узнавая про приключения тех героев, полумонахов-полувоинов, что сражались повсюду во имя Христа — и в Святой земле, и в Европе.
— Значит, так вам пришла мысль создать орден, — сказал Гельмут, слегка улыбаясь, а под конец рассмеявшись. — Фантастическая идея, если учесть, что вы ведь были простого происхождения и торговали тканями.
Старик растерялся, не зная, что ответить. И решил следовать примеру Гельмута, но обратился при этом к Джакомо:
— Вы ведь не станете об этом писать, не так ли?
— Даю слово, господин Винкель.
— Тем более что это совершенно никому не интересно. — Старика вроде бы заразило хорошее настроение Гельмута. — Я был членом партии, и партия одобрила мое намерение. Отделу пропаганды, которым руководил Геббельс, моя идея пришлась по вкусу. С другой стороны, папская миссия тоже не возражала. Она в то время вообще мало возражала.
Гельмут не переставал веселиться. Или, во всяком случае, создавалось такое впечатление.
— И тогда новорожденный орден сразу же принялся преследовать евреев.