— Я сам не знаю, почему я это сказал.
Бьорн подвинул ему блюдо с булками.
— Сказал, потому что тебе надо было это сказать. Если хочешь рассказать еще, я слушаю.
— Лучше не надо.
— Не надо — значит, не надо. Хочешь говорить — хорошо, не хочешь — тоже хорошо.
Стефан вдруг сообразил, как перевести разговор на Эльзу Берггрен.
— А если покупать дом в ваших краях, вроде того, что у соседки, во сколько это обойдется?
— У Эльзы? Здесь дома дешевые. Я иногда читаю объявления. Только не в газетах, в Интернете. Я подумал, что грош мне цена, если я не овладею этой штукой. Дело идет не так быстро, но времени у меня хватает. У меня дочка в Евле, она работает в управлении коммуной — она привезла компьютер и показала, как с ним обращаться. Я сейчас переписываюсь с одним — ему девяносто шесть лет. Его зовут Джим, он из Канады. Тоже работал лесорубом. Чего только нет в этом компьютере! Мы сейчас пытаемся создать страницу, где бывшие лесорубы могли бы поболтать друг с другом. А у тебя какие любимые сайты?
— Я об этом ничего не знаю. У меня и компьютера-то нет.
Его собеседник огорчился:
— Компьютер ты должен купить. Особенно если болен. Миллионы людей больны раком, я видел сам. Я один раз сделал запрос по раку скелета, а это, наверное, самый худший, — и было двести пятьдесят тысяч попаданий.
Он осекся:
— Не буду говорить о раке. Мы же договорились.
— Не важно. К тому же у меня рак не скелета. Пока, во всяком случае, насколько мне известно.
— А я этого и не думал.
Стефан вернулся к вопросу о ценах:
— Так сколько же стоит такой дом, как у Эльзы?
— Двести-триста тысяч, не больше. Но я не думаю, что она собирается продавать свой дом.
— А она живет одна?
— Она, по-моему, никогда не была замужем. Иногда она малость нос задирает. После смерти жены мне как-то пришло в голову, что мы могли бы объединиться. Но она не захотела.
— А сколько ей лет?
— Семьдесят три, я думаю.
То есть примерно ровесница Герберта Молина, подумал Стефан.
— И она всегда здесь жила?
— Когда мы строились, ее дом уже стоял. Это был конец пятидесятых. Думаю, она живет здесь больше сорока лет.
— А кем она работала?
— Говорит, до переезда сюда была учительницей. Но я не очень в это верю.
— Почему?
— Кто уходит на пенсию в тридцать лет? Она же здорова, с ней все в порядке.
— Но она же на что-то живет?
— Получила наследство от родителей. Тогда и переехала. Во всяком случае, она так говорит.
Стефан обдумывал услышанное.
— То есть она родилась не здесь? Приезжая?
— По-моему, из Сконе. Эслёв? Это вроде бы там, на юге, где Швеция кончается.
— Точно, — подтвердил Стефан. — А почему она приехала именно сюда? Родственники?
Бьорн Вигрен посмотрел на него и засмеялся:
— Ты разговариваешь, как полицейский. Можно подумать, что ты меня допрашиваешь.
— Я не менее любопытен, чем все. Зачем переезжать сюда из Сконе, если не выходишь замуж, к примеру? Или если она, к примеру, не нашла тут работу, о которой всю жизнь мечтала? — сказал Стефан и тут же подумал, что делает ошибку. Надо было сказать, кто он есть.
— Мне тоже было интересно. И жена удивлялась. Но не станешь же выспрашивать. Эльза, в сущности, добрая. Всегда готова помочь. Когда жена работала, а дети были маленькими, она не раз помогала за ними присмотреть. Но что ее сюда принесло — понятия не имею. Не знаю ничего и об ее родственниках.
Он внезапно замолчал. Стефан ждал. Он догадывался, что продолжение следует.
— Конечно, все это довольно странно, — сказал он после долгой паузы. — Мы с ней в соседях сорок лет, целое поколение, а я даже не знаю, почему ей пришло в голову купить дом здесь, в Ульвчелле. Но есть вещи и постраннее.
— Например?
— За все эти годы я ни разу не переступил порог ее дома. И моя жена тоже, пока жива была. И дети. Я даже не могу сказать, бывал ли кто-то вообще у нее дома. Вот это действительно странно.
Стефан наклонил голову. Что-то в жизни Эльзы Берггрен напоминало ему Герберта Молина. Оба приехали издалека, оба вели одинокую, нелюдимую жизнь. Непонятно только — если Молин от чего-то или кого-то прятался, касается ли это также и Эльзы Берггрен? Дом для него покупала она. А почему? Как они познакомились? Что у них общего?
Следующий вопрос был совершенно естественным.
— Так к ней никто никогда не заходит?
— Никогда.
— Довольно необычно.
— Да просто странно. Никто из нас никогда не видел, чтобы кто-то заходил к ней в дом. Или выходил.
Стефан решил закругляться. Он посмотрел на часы.
— Надо идти, — сказал он. — Спасибо за кофе.
Они поднялись и вышли из кухни. В гостиной Стефан показал на рога:
— Это я подстрелил, когда был в охотничьей команде. Мы соревновались с Лильхердалем.
— Большой был лось?
Бьорн Вигрен захохотал:
— Самый большой из всех, что я повидал. Иначе он бы не висел на стене. Когда я умру, рога выбросят на свалку. Детям они не нужны.
Бьорн проводил его.
— К вечеру может пойти снег, — сказал он, вновь поглядев на небо.
Потом он посмотрел на Стефана.
— Не знаю, почему ты расспрашивал меня об Эльзе. Да я ничего и не говорил. Но может быть, зайдешь как-нибудь. Посидим в кухне, и ты мне расскажешь.
Стефан кивнул. Все верно — Бьорна Вигрена не следовало недооценивать.
— Удачи тебе с твоим раком, — сказал тот на прощанье. — Я имею в виду — желаю выздороветь.
Стефан шел назад той же дорогой. Машины в гараже Эльзы Берггрен по-прежнему не было — он был пуст. Он искоса посмотрел на окно — шторы не шевелились. С моста он снова поглядел на воду. Страх перед болезнью то отступал, то снова накатывал. Он не мог надолго отвлечься от того, что его ждет. Это его нынешнее занятие — сбор по крохам сведений об убийстве Герберта Молина — имело, как оказалось, очень ограниченный терапевтический эффект.
Он вернулся в центр и стал искать библиотеку, оказавшуюся в общественном здании под названием «Гражданский дом». В вестибюле на него уставилось чучело медведя. Ему вдруг захотелось броситься на медведя и начать с ним бороться. Он засмеялся, и проходивший мимо человек с бумагами в руках посмотрел на него с недоумением.