Но потом он улыбнулся и начал первую попытку проникнуть в мысли прекрасной леди. Одна вещь была ясна с самого начала. Ей нравились розы.
— У меня просто шквал эмоций! — сказал он, встряхивая головой от восхищения, когда смотрел на кустарники, усыпанные блестящими розовыми бутончиками, — и те Белые «Айсберги», вьющиеся по решетке… ваши «Лунные камни»! — он слегка коснулся уже распустившейся розочки, чьи лепестки только слегка наливались цветом.
Криста, молодая женщина не могла сдержать улыбку. Деймон легко почувствовал поток информации с ее памяти к своей. Ей было всего двадцать два, не замужем, все еще жила с родителями. Она имела именно ту ауру, которую он искал, а в доме только спящий отец.
— Вы не похожи на того, кто интересуется розами, — искренне сказала Криста и затем застенчиво засмеялась. — Простите, я встречала все сорта роз на Криквильской Выставке Роз.
— Моя мать страстный садовник, — солгал Деймон свободно и без тени сомнения. — Я думаю, я перенял это увлечение от нее. Теперь я не задерживаюсь на одном месте достаточно долго, чтобы вырастить их, но я могу мечтать. Хотите знать, какая моя главная мечта?
К этому времени Криста чувствовала, как будто она плыла на прекрасной с ароматом роз туче. Деймон чувствовал каждый тонкий ее нюанс, приятно было видеть ее румянец, наслаждаться легкой дрожью, которая потрясла ее тело.
— Да, — просто сказала Криста. — Я хотела бы знать, о чем вы мечтаете.
Подавшись вперед, Деймон снизил голос:
— Я хочу вырастить настоящую черную розу.
Криста вздрогнула, в ее разуме что-то мелькнуло, что Деймон не успел разобрать,
но потом сказала таким же приглушенным голосом:
— Тогда я хотела бы показать вам кое-что. Если… если у вас найдется для меня время.
Задний двор выглядел еще более роскошно, чем вид дома с улицы, и Деймон с одобрением отметил мягко покачивающийся гамак. Вскоре ему понадобится место, куда положить Кристу… пока она не проснется. Но позади беседки обнаружилось нечто, что заставило его невольно ускорить события.
— Черные розы! — воскликнул он, глядя на бутоны цвета темного, практически бургундского вина.
— Да, — тихо сказала Криста, — черная магия — черные, наиболее удачные из всех когда-либо выведенных. Я получаю урожай трижды в год, — робко прошептала она, не задаваясь более вопросом, кто этот молодой человек, пораженная охватившими ее чувствами, которые почти увлекли и Деймона.
— Они великолепны, — сказал он, — это самый глубокий красный цвет, который я когда-либо видел. Ближайший к черному из всех выведенных.
Криста все еще дрожала от радости.
— Можете выбрать одну, если хотите. Я возьму их на выставку в Криквиле на следующей неделе, но могу дать вам одну полностью распустившуюся. Может, Вы сможете почувствовать ее аромат.
— Я… с удовольствием, — сказал Деймон.
— Вы можете подарить ее своей девушке.
— У меня нет девушки, — ответил Деймон, обрадованный возможностью снова солгать.
Руки Кристы мелко дрожали, пока она отрезала для него один из самых длинных, самых прямых стеблей.
Деймон потянулся, чтобы взять розу, их пальцы соприкоснулись. Деймон улыбнулся ей. Когда колени Кристы сами собой подогнулись, Деймон легко подхватил ее и продолжил делать то, ради чего пришел.
Мередит была позади Бонни, когда вошла в комнату Кэролайн.
— Я же сказала, закройте эту чертову дверь! — сказала — нет — прорычала Кэролайн.
Было вполне естественно посмотреть, откуда исходит голос. Прежде, чем Мередит погасила единственный источник света, закрыв за собой дверь, Бонни увидела стол в углу комнаты. Стул, стоявший раньше перед ним, исчез. Кэролайн была под ним. В десять лет это могло бы оказаться удачным убежищем, но восемнадцатилетней Кэролайн пришлось скорчиться в немыслимой позе, чтобы уместиться там. Она замерла на куче тряпья, похожего на обрывки одежды.
«Ее лучшей одежды», — подумала вдруг Бонни, когда в свете закрывающейся двери на мгновение сверкнула искромсанная золотая ткань. Теперь они оказались втроем в темноте. Со стороны двери, выходящей в коридор, свет совсем не поступал.
— Это потому, что коридор находится в другом мире, — Бонни посетила дикая мысль.
— Что со светильником, Кэролайн? — тихо спросила Мередит.
Ее голос был ровный, успокаивающий:
— Ты просила нас приехать и увидеться с тобой, но мы тебя не видим.
— Я сказала приехать и поговорить со мной, — немедленно поправила Кэролайн, точно в прежние времена. Это тоже должно было успокаивать, только Бонни слышала раскатистый голос из-под стола, можно сказать другого тембра. Не столько охрипший, сколько… «Ты действительно не хочешь думать об этом. В полуночной тьме этой комнаты», — твердил разум Бонни: «Не столько охрипший, сколько рычащий», — беспомощно додумала Бонни.
Можно сказать, Кэролайн рычала, когда отвечала. По еле слышным звукам Бонни поняла, что девушка под столом задвигалась. Дыхание Бонни участилось.
— Но мы хотим видеть тебя, — тихо произнесла Мередит, — и ты знаешь, что Бонни боится темноты. Можно я просто включу твой ночник?
Бонни чувствовала, что дрожит. Это плохо. Не очень-то умно показывать Кэролайн, что боишься ее. Но всепоглощающая тьма заставляла ее трепетать. Она почти чувствовала, как комната искажается, или, быть может, это только ее воображение. Она слышала звуки — резкие двойные щелчки прямо за спиной — и они заставляли ее каждый раз вздрагивать.
Что было их причиной?
— Ну ладно! Включи тот, что у кровати, — Кэролайн определенно рычала. И направлялась к ним; Бонни слышала шуршание и дыхание все ближе.
Это была паническая, иррациональная мысль, но Бонни ничего не могла с собой поделать и вдруг уперлась во что-то… Что-то высокое и теплое. Это не Мередит. За все то время, что Бонни знала Мередит, от нее никогда не пахло горьким потом и тухлыми яйцами. Что-то теплое завладело поднятыми руками Бонни и стиснуло их с теми же странными щелкающими звуками. Руки не были просто теплыми, они были горячими и сухими. Их края странно кольнули кожу Бонни. Как только свет у кровати включился, все исчезло. Лампа, что нашла Мередит, излучала тусклый-тусклый рубиновый свет — и понятно почему. Ярко-красный халатик и пеньюар опутывали абажур.
— Это может привести к пожару, — проговорила Мередит, но даже в ее ровном голосе слышалась дрожь.
Кэролайн предстала перед ними в красном освещении. Бонни она показалась выше, чем когда-либо, высокая и мускулистая, с немного выступающим животом. Она была одета обычно, в джинсы и облегающую футболку. Руки шутливо заведены за спину, улыбка прежняя, наглая и лукавая.
«Хочу домой», — подумала Бонни.
— Ну? — не выдержала Мередит.
Кэролайн продолжала улыбаться:
— Что, ну?
Мередит начала выходить из себя:
— Чего ты хочешь?
Кэролайн с лукавством глядела на них:
— Вы навестили сегодня свою подругу Изабелл? Поговорили с ней?
Бонни подавила в себе мощное желание залепить пощечину и стереть тем самым самодовольство с лица Кэролайн. Но она сделала этого. Должно быть, это игра неверного света лампы — она знала, все из-за него, — но, казалось, будто в центре каждого глаза Кэролайн блестит красная точка.
— Да, мы были у Изабелл в больнице, — равнодушно сказала Мередит. И, с очевидным гневом в голосе, добавила: — Ты прекрасно знаешь, что она еще не может говорить. Но, — торжествующе добила она: — доктора уверяют, что все будет хорошо. Ее язык срастется, Кэролайн. Да, у нее шрамы везде, где она пронзила себя, но она вполне сможет разговаривать.
Улыбка Кэролайн погасла, теперь ее лицо выглядело осунувшимся и наполненным глухой яростью
«Из-за чего?» — подумалось Бонни.
— Было бы лучше, если б ты иногда выбиралась из этого дома, — сказала Мередит девушке с медными волосами. — Ты не можешь жить в темноте…