Деймону нравилось самому контролировать ситуацию, также как и ей. Еще ему нравилось пробовать свое внушение на каждом встречном полицейском, останавливающем их машину за превышение скорости. Сегодня он был вспыльчив даже по его собственным меркам.
Елена сама уже убедилась, что Деймон может быть чрезвычайно приятным собеседником, если сам захочет этого. Он будет рассказывать невероятные истории, и шутить до тех пор, пока самый отъявленный молчун и зануда не сможет сдержаться и рассмеется.
Но сегодня он даже не отвечал на вопросы Елены, намного меньше смеялся ее шуткам. Когда она попыталась установить с ним физический контакт, легонько дотронувшись до его руки, он дернулся от нее так, будто это прикосновение могло прожечь насквозь его черную кожаную куртку
«Ладно, просто замечательно», — обиженно подумала Елена.
Она прислонила голову к окну и стала всматриваться в пейзажи, которые казались ей однообразными. Ее мысли блуждали. Где сейчас Мэтт? Он обогнал их или следует за ними? Спал ли он вчера ночью? Он едет по штату Техас? Хорошо ли он поел? Вспомнив, как он, уходя, даже не обернулся, чтобы попрощаться, Елена моргнула, и накопившиеся в глазах слезы, вырвались наружу.
Елена была лидером. Она могла исправить любую ситуацию, если участвующие в ней были нормальными, вменяемыми людьми. И умение манипулировать парнями было ее отличительной чертой. Она крутила ими, строила их со средних классов. Но сейчас, приблизительно две с половиной недели с момента возвращения с того света, мира духов, которого она не помнит, ей совсем не хотелось никем управлять.
И это ей нравилось в Стефане.
Однажды она уже смогла переубедить его избавиться от его преднамеренного инстинкта избегать все, что ему дорого, ей не пришлось управлять им. Она не управляла, за исключением мягких намеков и она стала экспертом по вампирам. Не охотиться или убивать их, а любить, не рискуя собой. Елена знала, когда можно укусить или дать укусить себя, когда остановиться и как остаться при этом человеком. Но, несмотря на эти намеки, ей никогда не хотелось управлять Стефаном. Она просто хотела быть с ним. Но из-за этого ситуация и вышла из-под контроля.
Елена могла жить и без Стефана, — подумалось ей.
Также как сейчас вдали от Мередит и Бонни ей казалось, что у нее не хватает рук, так и без Стефана она чувствовала, что живет без своего сердца. Он был ее половинкой, равный ей и ее противоположность, ее возлюбленный и любовник в самом чистом смысле этого слова. Он был второй половинкой священных тайн жизни для нее. После встречи с ним вчера вечером, даже если она была сном, чего она даже не допускала, Елена скучала по нему настолько, что чувствовала пульсирующую боль внутри. Боль настолько сильную, что она даже не могла спокойно сидеть на месте.
Если бы она рискнула, она бы просто сошла с ума и начала просить Деймона ехать быстрее. Хотя боль убивала ее изнутри, Елена не была самоубийцей. Они остановились в каком-то безымянном городе, чтобы пообедать. У Елены не было аппетита, но Деймон крутился вокруг нее как заботливая наседка, что ее почему-то стало раздражать. К тому времени как они снова сели в машину, чтобы продолжить путь, напряжение в машине сгустилось до такой степени, что его можно было разрезать даже сложенной надвое салфеткой, не говоря уже о ноже, — подумала Елена.
И тут до нее дошло, что за напряжение это было. Деймона спасало одно — его гордость.
Он знал, что Елена все поняла. Она прекратила попытки дотронуться до него или даже заговорить с ним. И это было правильно. Но то, что он чувствовал сейчас, ему не нравилось. Вампиры выбирают девушек за их красивые бледные шейки, но эстетические чувства Деймона требовали, чтобы его доноры и во всем остальном соответствовали его понятиям о прекрасном. А притягательная человеческая аура Елены предлагала вампиру уникальную жизненную силу не только ее крови.
И сущность Деймона отзывалась на нее непроизвольно. Он не думал о девушке в этом смысле уже почти пятьсот лет. Вампиры не были на это способны. Но Деймон сейчас был способен — и даже очень. И чем ближе он находился к Елене, чем сильнее ее аура притягивала его, тем меньше он мог себя контролировать. Благодаря всем демонам в аду, его гордость была сильнее его плотских желаний. Деймон никогда никого ни о чем не просил в своей жизни. Он платил за кровь, которую брал у людей, своей особой монетой: удовольствиями, фантазиями и мечтами. Но Елене не нужны были фантазии, не нужны мечты. Ей не нужен был он. Она хотела Стефана.
И гордость Деймона никогда бы не позволила ему просить Елену о том, что желал один лишь он, как равно он никогда бы не смог взять это без ее согласия… оставалось надеяться.
Только несколько дней назад он был пустой оболочкой, его тело было куклой, которую за ниточки дергали близнецы-китцуны, которые заставили его причинять Елене боль так извращенно, что внутри его все сжималось от страха. Деймон не существовал тогда как личность, а его телом, играя, управлял Шиничи. И хотя он едва мог в это поверить, власть Шиничи над ним была настолько полной, что он повиновался каждой команде китцуна, он мучил Елену, он мог бы даже убить ее. И у него не было никаких оснований не верить этому или утверждать, что это не может быть правдой. Это было правдой. Это произошло. Шиничи был намного сильнее его, когда дело доходило до управления разумом, и у китцуна не было вампирских слабостей к красивым девушкам — и их шеям. К тому же он оказался садистом. Ему нравилась боль — боль других людей, и в этом все дело.
Деймон не мог отрицать того, что было в прошлом, не мог винить себя, почему он не «проснулся», не вышел из игры Шиничи и не прекратил муки Елены. В нем было нечему «просыпаться». И если какая-то маленькая часть его сознания все еще оплакивала причиненное ей зло, Деймон хорошенько постарался, чтобы засунуть эти мысли куда подальше. Ему некогда было тратить время на сожаления, он собирался контролировать события в будущем.
И этого больше не произойдет никогда — он не допустит этого, даже ценой своей жизни.
Деймон не мог понять только одного, почему Елена его не отталкивает. Она вела себя так, будто доверяла ему. Из всех людей на свете у нее было больше всего прав ненавидеть его, направить на него карающую десницу. Но она ни разу не напомнила ему об этом. Он ни разу не увидел злость в ее голубых, обрамленных золотом глазах. Она единственная, наверное, понимала, что тот, кто полностью подчинен власти малаха, как это было с Деймоном, не имеет выбора — вернее, не может его сделать, потому что не находится в этот момент в себе — и не осознает, что делает. Быть может, это происходит потому, что она достала из него то, что малах внедрил в него — пульсирующее, полупрозрачное тельце.
Деймон с усилием подавил нарастающую дрожь.
Он знал это только потому, что Шиничи весело упомянул это, пока убирал все воспоминания Деймона, начиная с того времени, когда двое, китцун и вампир, встретились в Старом Лесу. Деймон был бы рад избавиться от этих воспоминаний. С момента, когда он встретился с пристальным взглядом лисьих смеющихся золотых глаз, его жизнь была отравлена.
И теперь… прямо сейчас он был наедине с Еленой, посреди пустыни, с немногочисленными, значительно отдаленными городами. Они были совершенно, исключительно одни, и Деймон безнадежно хотел от нее то, что и любой обычный парень, которого она бы встретила на своем пути. Хуже всего было то, что очаровывать девушек, вводить их в заблуждение, в действительности было смыслом существования Деймона. Конечно, это была только одна из причин, по которой он был в состоянии продолжать жить в течение прошлой половины тысячелетия. И все же он понимал, что не надо так поступать с этой девушкой, которая была для него бриллиантом среди серой человеческой массы.
Судя по всему, он полностью контролировал ситуацию, холодно и отчетливо, сухо и бескорыстно. Правда заключалась в том, что он сходил с ума. Той ночью, убедившись, что Елена накормлена, напоена и безопасно закрыта в машине, Деймон призвал густой туман и темную силу и начал устанавливать защиту.
Это было объявлением для всех сестер и братьев ночи, которые могли бы натолкнуться на автомобиль, что девушка внутри была под защитой Деймона; и что Деймон выследит и живьем сдерет шкуру с любого, кто просто нарушит отдых девушки… а затем он нашел бы время для реального наказания преступника.