Маленький домик по крышу в снегу, на краю города. Хорошо было –то, что остановка была рядом, и я без проблем добиралась до работы. Мои хозяева, уже в возрасте, мать с дочерью, оказались, как и я, верующими людьми. Мы быстро нашли общий язык, и через некоторое время, меня познакомили с общиной. Я не мыслю себя без Господа, меня сразу же приняли, и я стала посещать наши собрания. За полгода наша община с восьми человек выросла до двадцати. Не хватало литературы, не было нормальной библии. Раньше, какими то путями получали редкие книжки из Владивостока, но власти перекрыли этот канал. Чтобы наладить связь с поставщиками, нужно было кому то, ехать в приморский край, а он как вы, наверное, знаете, закрытая зона. Просто так туда не пускают, я решила отправиться туда как по делам библиотеки, в которой работала. Оформили командировку и я поехала. Из Владивостока я отправила несколько посылок с литературой, как для библиотеки, так и для себя. Мне и в голову не приходила мысль, что за мной следят, проверяя всю мою деятельность. То, что мне удалось переслать по почте, изымалось в Хабаровске. С собой я много литературы привезти не могла. Меня дважды обыскивали в поезде, забрали всё, что у меня было. В Хабаровске на вокзале меня встретили и увезли, в какую то тюрьму. Продержали там три дня, потом пришёл следователь, и предъявил какие -то бумаги, требуя их подписать. Обещал, что если я их подпишу, меня отпустят. Читать их не давал, я конечно отказалось подписывать, тогда он показал лист, в котором якобы было мамино признание, о том что она была связана с иностранной разведкой, и получала от неё анти советскую литературу. За это теперь она содержится в месте особого режима, и если я не подпишу те бумаги, то и я, загремлю туда же.
В библиотеке, от меня ждали отчёт, а меня держали в тюрьме. Сначала я сидела одна, на пятый день, меня перевели в общую камеру. Здесь кроме уголовниц, сидели такие же, как я верующие. Узнав обо мне, сразу же предупредили, никаких бумаг не подписывать. Подержат не много и будут требовать отречения от веры, от Господа. Тут конечно дело каждого, слаб- сдаётся, сильный -стоит. Мне посоветовали отречься, ради своей молодости, ради спасения матери. Я отказалась, через две недели меня перевезли в городскую милицию. Здесь снова молодой следователь, вызывал меня на допросы. Правда он меня почти не о чём не спрашивал, всё писал и писал что -то. Через несколько дней, он заявил, что он передаёт дела другом следователю, а он уезжает на курсы повышения квалификации. Новый следователь, был груб и жесток, он не стеснялся ни женщин не девушек, для него мы все были зеками. Часто на допросах, он распускал руки, жаловаться было не кому. Начальство отмахивалось от нас, говорило, вы сами виноваты, а вины своей признавать не хотите. Прошло время, а мне так и не предъявили конкретного обвинения. Три месяца держали меня, кое - кого выпустили, началась перестройка. Мне посоветовали написать письмо в партийные органы, Горбачёв провозгласил свободу совести, и это, напрямую касается, меня и моей вины, если я в чём виновата. Письмо, как не странно дошло до адресата, меня вызвали, но уже не на допрос, а к начальнику милиции. Мне много чего-то говорили, пытались объяснить тогдашнюю ситуацию, ну чуть ли не извинялись. Я думала, всё, кончились мои муки, ай - нет. Меня перевезли, в какой - то лагерь вблизи Амурска. Здесь посадили за швейную машинку шить нежнее бельё военным. Некоторые женщины были местными жителями, свободно ходили домой и на роботу. Они нормально зарабатывали, и ничем не были ограничены. Мне же надо было дважды ходить к начальнику отмечаться, утром и вечером. Платили мне очень мало, говорили, что я должна много денег в места, где меня содержали и в библиотеку, за командировку за пересылку, и за сами книги, которые не дошли до места назначения. Одним словом я везде и всем должна была. Весной этого года, как -то случилось, что не стало света, цех закрыли, все пошли, кто домой, кто в казарму. Светили керосиновыми лампами, с некоторого времени ко мне стал приставать, один из мастеров, он же и надзиратель, ему лет сорок, женат, говорили, что он бабник и прохвост. В ту ночь, он дежурил, пришёл к нам в казарму и приказал мне пойти с ним на склад и взять дополнительные лампы. Я пошла, на складе он напал на меня, я сопротивлялась, как могла, кричала, звала на помощь, хотя знала, что ни кто не придёт. Не знаю почему, но я стала звать на помощь маму. Этот мужик бил меня по лицу и кричал, зови, зови свою мать, жди, сейчас она придёт, её уж как год нет в живых - сдохла она, и ты сдохнешь, если будешь брыкаться. Я не знаю, откуда у меня в этот момент взялась сила, но я оттолкнула этого - мерзавца, от себя, вскочила, но упёрлась спиной в стену, с боков стояли купы тюков с ветошью, бежать не куда. Над головой висела лампа, единственная на весь склад, я знала, что в этом складе, ламп быть не должно. Мне кажется тот хам, её заранее зажёг, специально чтобы меня заманить. Когда он снова набросился на меня, я схватила лампу и ударила его по голове . Он вспыхнул, завопил, заметался, тюки быстро воспламенились, я сильно испугалась, ноги не шли, сил совсем не было. Кое - как я нашла выход и пошла, не зная куда, не видя перед собой ни чего. Очнулась только под утро, озираюсь, не могу понять, где я, хочу, что – ни будь вспомнить, не могу. В глазах туман, в голове шум, кое-как пришла в себя, слышу, откуда то, со стороны доносится гул автомашины. Иду в ту сторону, вышла на дорогу. Немного постояла и вижу, едет не большой грузовичок, я и не останавливала его, он сам остановился, спрашивает, куда мне надо. Я сама не знаю, куда мне надо, он решил, что я заблудилась в лесу. Сказал, что едет мимо Комсомольска, если хочешь, могу под вести. Дядька оказался добрый, поделился со мной своей едой, напоил горячим чаем из термоса, и всю дорогу рассказывал, как он любит рыбалку, и как они с сыном, своими руками построили катер. Слушая его, я заснула, очнулась от тог, что водитель тряс меня за рукав. Мы стояли на краю города, не понимая, зачем я тут, не зная, куда мне податься, пошла туда, куда несли ноги. Вышла к реке, осмотрелась, ни кого не заметив, с высокого берега спустилась к воде, опустилась на песок и стала молиться. Постепенно ко мне вернулась помять, вспомнила искажённое злобой лицо надзирателя, его слова о смерти моей мамы, о том, как он, горящий как факел, визжал как не дорезанный поросёнок. Молилась я или рыдала, трудно сказать, только чувствую, кто - то трогает меня за плечо. Это оказался Пётр Петрович, он с удочкой ходил по берегу и наткнулся на меня. Мне тогда хотелось броситься в воду, но он удержал меня, уговорил пойти с ним. Он помог мне прийти в себя, он врач, потом взял меня к себе на роботу. Так как документов, у меня ни каких не было, взяли меня санитаркой. Потом он познакомил меня с Надеждой Андреевной, она через знакомого милиционера, навела обо мне справки. Оказывается после пожара, нашу швейку расформировали, но в пожаре обвиняют меня. Тот мерзавец - выжил, но обгорел, всю вину за пожар свалил на меня. Теперь меня снова искала милиция. Тот добрый милиционер, знакомый профессора, каким - то образам достал мои документы и сам сказал, чтобы я исчезла. Так мне рассказала о вас Надежда Андреевна, мне некуда бежать, и я согласилась, вот я с вами.