За столом напротив сидели Вики и пять ее адвокатов. Вики тоже была в сером; скроенное по косой платье из джерси подчеркивало моложавость ее фигуры, сверху была наброшена шубка из серой шиншиллы. Ничего, что Элизабет могла бы назвать шляпкой, на Вики не было. Низко на лоб была сдвинута крошечная шляпка-таблетка из серого бархата. Ее украшали длинные перья в серо-белых пятнах, укрепленные сзади на серой бархатной ленте, которая шла вокруг головы и удерживала на ней шляпку.
Когда затих звон колоколов на колокольне церкви Святого Михаила, бейлиф распахнул двойные двери и впустил свидетелей и зрителей. Элизабет они показались мчащимся стадом диких животных. Но она не обернулась. Не обернулась и Гарден, несмотря на крики репортеров.
– Сюда, Гарден!.. Давай, Золушка, покажи улыбку на миллион долларов!..
Логан Генри провел их в суд через черный ход, но теперь уже никак нельзя было избежать внимания газетчиков. Они хотели новых фотографий. Те, что имелись в архивах газет еще со времен развода, были уже использованы до суда.
– Всем встать.
Судья Треверс вошел и уселся в свое кожаное кресло с высокой спинкой. Вид у него был такой, словно он страдал расстройством пищеварения. Он сердито глянул на переполненный зал из-под густых седых бровей. Голова судьи была совершенно лысой, если не считать аккуратной каемочки седых волос.
– Мы сегодня собрались здесь, чтобы выслушать свидетельские показания по очень серьезному делу: речь идет о благополучии пятилетнего ребенка. Я не потерплю никакого нарушения порядка, никакого вмешательства или легкомыслия. Бейлиф немедленно удалит из зала суда любого, кто не будет вести себя должным образом. – Он постучал молоточком по столу: – Начинаем.
В этот момент в конце зала возник какой-то шум. Судья Треверс стукнул молоточком сильнее. Шум и восклицания продолжались. Он стукнул молоточком как следует, и после шарканья ног и двиганья стульев все затихло.
– Мистер Селфридж, вы готовы? – обратился судья к одному из адвокатов Вики.
Тот встал и поклонился:
– Готов, ваша честь.
– Начинайте, пожалуйста.
– Благодарю вас, ваша честь. С вашего позволения, в данном случае мы имеем возможность исправить серьезный вред, причиненный невинному ребенку, чья невинность – само воплощение детства – находится в опасности и может быть погублена вопиющей аморальностью того самого лица, которое более всех должно быть обеспокоено сохранением и защитой…
Усилием воли Гарден заставила себя сосредоточиться на своих мыслях. Она читала про себя длинную поэму, которую готовила к экзамену в Эшли-холл еще в первом классе. Она словно отгородилась ширмой от слов адвоката, от всех окружающих, от всего происходящего. Если она сумеет не слушать и не смотреть, то сможет с невозмутимым видом сидеть здесь, пока рушится вся ее жизнь.
– Это гнусная ложь! – раздался крик из последнего ряда. Все, кроме Гарден, обернулись назад. – А вы, кто бы вы там ни были, просто гнусный лжец!
Судья грохнул молоточком по столу.
– Уберите эту женщину! – крикнул он.
В заднем ряду началась какая-то возня, потом громко хлопнула дверь, и уже в холле послышался удаляющийся голос женщины. Элизабет перегнулась через мистера Генри и тряхнула Гарден за руку. Она смеялась.
– Гарден, да Гарден же, послушай! Пегги здесь.
– Пегги?
– Мы увидимся с ней в перерыв. Она ничуть не изменилась.
На мгновение выдержка оставила Гарден. Появление сестры было для нее лучом счастья. Потом тучи действительности скрыли его. Пегги тоже не дадут проходу репортеры, она будет унижена, опозорена из-за сестры. Дважды два – четыре, с отчаянием принялась считать Гарден, дважды три – шесть, дважды четыре – восемь, дважды пять…
Начались выступления свидетелей обвинения. Шоферы, бармены, парикмахеры, лакеи, горничные из Нью-Йорка – все рассказывали о сценах пьянства и разгула, свидетелями которых были.
– Старый Селфридж похож на шеф-повара, – сказал репортер нью-йоркской «Миррор» своему соседу, – он лишь разогревает аппетит закусками.
Гарден теперь была поглощена бульканьем, звяканьем радиатора под окном. В нем был какой-то ритм. Она попыталась подобрать к нему песню. Песня чернокожего разносчика почти подошла.
Гарден коснулась рукой амулета Пэнси, надетого под платье.
Во время обеденного перерыва Гарден не увиделась с Пегги. Логан Генри договорился, чтобы им принесли обед из соседнего кафе прямо в одну из комнат здания суда. На сегодняшний день репортеры лишились двух возможностей увидеть Гарден.
Гарден сосредоточенно ела, изредка кивая, когда к ней обращался мистер Генри, а сама вспоминала песенку, которой научил ее Люсьен. Как там дальше после «О, сын короля, ты злой»? Хорошо вспоминать о чем-то, что не причиняет боли…
После обеда обвинение снова представило слуг, на сей раз из дома в Саутхемптоне.
– Мистер Селфридж, – спросил судья Треверс, – сколько домов у вашей клиентки?
– Семь, ваша честь.
– И вы намерены доставить нам удовольствие встретиться со всей прислугой из каждого дома?
По залу пронесся смешок. Помимо слуг Вики привезла с собой дюжину друзей, которые тоже должны были давать показания. Она заняла четыре этажа в новой гостинице «Форт Самтер» на Бэттери.
– Ваша честь, я представил список свидетелей, – сказал Меннинг Селфридж, эсквайр. Он принял позу, которая больше всего нравилась фоторепортерам.
– Мистер Селфридж, – устало произнес судья Треверс, – здесь не суд присяжных, а один-единственный человек. Все необходимые показания вы можете дать мне в десять раз быстрее, чем суду присяжных. Я достаточно ясно выразился?
– Абсолютно, ваша честь.
– Прекрасно. Отложим слушание дела до девяти часов утра завтрашнего дня. К этому времени я хотел бы увидеть у себя на столе пересмотренный список свидетелей.
– Он будет у вас, ваша честь.
– Очень хорошо. – Судья Треверс стукнул молоточком по столу и встал. – Заседание переносится.
Пегги сидела на полу в гостиной Гарден с малышкой на коленях; рядом сидели Элен и два рыжеволосых мальчугана, все трое были заворожены историей, которую рассказывала Пегги.
– Тогда огромные, ужасные полицейские схватили Сьюзен Энтони и потащили ее прочь. Они размахивали огромными дубинками. «Я разобью тебе голову, – кричал самый гадкий из них, – я вышибу тебе мозги. Но я никогда, никогда, никогда не позволю тебе голосовать».
– О Пегги, – воскликнула Гарден, – я так рада видеть тебя!
Пегги встала, посадила малышку на пол и, пробравшись между детьми, подошла к Гарден. Они молча обнялись.
– Сказку! Сказку! – выкрикивали мальчишки. Пегги поцеловала Гарден в щеку и отпустила.
– Мальчики очень любят эту историю, – сказала она. Голос ее дрожал. – Боб говорит, это потому, что они представляют себя полицейскими, которые гонятся за малышкой с дубинками. Он был так мил, что позволил мне назвать ее Сьюзен, и теперь твердо намерен не давать мне забыть об этом.
– Боб здесь? Куда вы едете? Почему не написала?
– Боб в зимнем дворце, ну, у мамы. А мы едем в Алабаму. Не писала, потому что все случилось так быстро. Боб теперь будет большой шишкой в Теннеси Велли.
Дамбы, электростанции, дороги, мосты, изменение русла рек. Это самый крупный проект со времен строительства римских дорог. К тому же президент Рузвельт хочет, чтобы все было сделано вчера. Боб от радости прямо не в себе. Знаешь, Гарден, они с мамой чудная парочка. Он рассказывает ей о гидроэлектростанциях, а она ему о том, какие большие ей приходится оплачивать счета за свет, и оба считают, что ведут беседу. Мне пришлось уйти, чтобы не лопнуть от смеха. К тому же там смертельно холодно. Даже после Исландии. У нее комната размером с наш дом, а в камине всего один кусочек угля. Она давно стала такой скрягой? Ее сильно затронула депрессия?
– Тетя Элизабет говорит, мама так любит деньги, что, когда они у нее наконец завелись, не может расстаться ни с центом. Но тетя Элизабет не любит маму, поэтому не могу сказать, насколько это соответствует истине. Я знаю, что она много получала от Ская. Будем надеяться, что она сумеет удержать эти деньги.