– Ну все, парень попался, – объявил Джимми. – А он ее еще даже на ходу не пробовал. Что-то будет, когда он превысит сотню.
Сэм Раггс вышел откуда-то из тени:
– С хорошим водителем эта машина за две минуты обставит на десять миль все, у чего есть колеса. А с этим парнем за рулем, наверное, просто снимется с места и полетит. Я не знаю никого, кто бы так, как он, управлялся с автомобилями. Модель «Т» у него в руках мурлыкала, как «панда». А что он сделает из «призрака» – одному Богу известно.
В Южной Каролине уже приняли запрет на спиртное, а за год до него Восемнадцатую поправку. Сэм Раггс намеревался заняться импортом спиртных напитков. Продукция его перегонного куба приносила приличную прибыль, так оно было и так будет. И теперь он хотел освоить выездную торговлю. Конструкция у «роллс-ройса» была подходящая. Четыре ящика бутылок с товаром из лучших погребов Европы прекрасно умещались под его сиденьями. И последний потомок лучшей чарлстонской семьи будет развозить этот товар с настоящим шиком. Во мраке ночи. На «серебряном призраке». Сэм громогласно рассмеялся – хорошая получилась шутка.
27
«Я всегда выдуваю пузыри», – заливался тенор. Граммофон, купленный Стюартом, стоял на столе в библиотеке; Маргарет не желала держать его ни в гостиной, ни даже у себя на этаже в комнате Стюарта. А Пегги очень нравилось возиться с граммофоном. Каждую неделю она вынимала из бумажных конвертов пластинки и стирала с них пыль. А когда заводила граммофон, поворачивала ручку очень нежно и бережно, без своих обычных резких движений.
У нее были записи всех хороших песен, и новейших, таких как «Я всегда выдуваю пузыри» и «Я всегда иду за радугой», и более старых: «Вон там», «О, Джонни», «Для меня и для моей девушки», «Покуда плывут облака», «Пикардийские розы», «Подальше спрячь свои печали» и «Когда ты приколола тюльпан». Стюарт даже открыл счет в музыкальном магазине Сейглинга. Пегги собиралась купить все пластинки Энрико Карузо, чтобы Боб слушал их по субботам.
– Да-да, пожалуйста, – откликнулась Пегги, когда в дверь постучали. Она ожидала, что войдет Гарден. Если Гарден бывала дома, когда Пегги включала граммофон, то всегда приходила слушать.
Дверь распахнулась, вошел Боб Ферстон.
– В училище нам объявили, что сегодня праздник, – объяснил он. – Хорошие новости из Франции. Фош назначен командующим Союзных войск.[4]
– Это хорошо?
– Очень. В четырнадцатом году он побил немцев на Марне, тогда французские такси подвозили ему резервистов прямо к линии фронта. Подумайте сами, что он сможет сделать, имея под началом американскую армию.
Пластинка закончилась. Пегги ее сняла.
– Что вы хотите послушать? Напоить вас чем-нибудь? Накормить?
– Нет, спасибо, не хочется. Ни есть, ни пить, ни слушать музыку. Мне хотелось бы сказать вам кое-что. Вы не хотите пройтись? Погода сегодня прекрасная.
– Пойду надену шляпу.
Они вышли по Митинг-стрит через парк Уайт Пойнт Гарденс на эспланаду, тянувшуюся вдоль бухты. Там Боб взял Пегги под руку.
– Странно, что здесь асфальт, – сказал он. – Когда я приехал поступать в Цитадель, была брусчатка. Автомобили на глазах изменяют мир.
– Именно это и говорит мой брат. Он на них просто помешан.
– Я знаю. – Встречаясь с Бобом, Стюарт не говорил ни о чем, кроме автомобилей.
Пегги и Боб шли медленно. Над испещренной солнечными бликами поверхностью воды носились чайки. За спиной, в парке, играли дети, их высокие голоса сливались в почти музыкальный щебет. Ветер шевелил сухие листья пальм, росших вдоль эспланады, и крошечные волны ударялись о камень низко под парапетом. Пегги поняла, что раньше никогда не слышала этих звуков. Она много раз ходила сюда с Бобом, но впервые они шли молча. Она остановилась.
– Боб, так о чем вы хотите со мной поговорить? Вы так долго не можете начать, наверное, это что-то важное?
Боб посмотрел на нее сверху вниз. Шляпа у нее съехала набок, полуразвязавшийся бант не держал волос, они топорщились упругой, бесформенной массой. Платье у Пегги было измято, на манжете красовалось чернильное пятно.
– Пегги, я вас люблю, – сказал Боб.
– Боб! – Пегги обхватила его за шею, шляпа у нее съехала еще больше. Боб взял ее за запястья, снял со своих плеч ее руки и прижал к бокам; секунду девушка стояла по стойке смирно.
– Пегги, мы на людях.
– Мне это безразлично. Мне будет безразлично, даже если мы окажемся на первой полосе газеты. – Она сдвинула шляпу на макушку и из-под загнутых полей одарила его сияющей улыбкой: – Я тебя тоже люблю.
– Я хочу познакомить тебя с моими родителями. Они тоже этого хотят. Я им столько про тебя писал.
– Я буду этого очень ждать, не испытывай мое терпение. Надеюсь, это случится скоро?
– Да, скоро. Родители и братья приедут на выпускной праздник. Я хочу, чтобы ты пошла туда вместе с ними, а потом мы пообедаем в гостинице. А после этого, любимая, мне придется немедленно уехать в Кемп Джексон для прохождения службы. Офицерское звание мне присвоят сразу после окончания училища.
– Нет! Боб, ты мне сам говорил, что Цитадель нужна тебе, чтобы стать инженером, чтобы строить. Ты же не солдат! И ты не веришь, что эта война имеет смысл.
– Я считаю, что никакая война не имеет смысла. Но мы в ней участвуем, и у меня есть долг перед родиной.
– Долг! Как это мужественно звучит. И какая это все глупость! Позволить, чтобы тебя убили, – это глупость.
– Перестань, Пегги. Ты прекрасно знаешь, что для тебя долг и ответственность значат не меньше, чем для меня. В мире много плохого, много несправедливого, и на всех нас лежит ответственность; мы должны постараться и сделать этот мир лучше.
– Но это не способ. Позволить кому-то себя убить – это не способ.
– Но я не собираюсь умирать.
Пегги отчаянно затрясла головой:
– Нет, тебя убьют. Я знаю, что тебя убьют. А если ты умрешь, то я покончу с собой.
Боб рассмеялся:
– Ну вот, в этом вся моя Пегги. Знаешь, я тебя за это и люблю, за все твои крайности. Я люблю тебя за то, что ты все переживаешь в тысячу раз сильнее, чем другие люди. Ты еще такая молодая! Ты не дашь мне преждевременно состариться. Мне все в тебе нравится, Пегги Трэдд, так и знай. Ну-ну! Вот и все. Ты же слышала, что я тебе говорил? Ты ведь уже успокоилась?
– Я все слышала, Боб. Ты со мной прощался, я понимаю. Потому что ты все уже решил.
– Да, решил.
– Тогда зачем? Зачем ты сказал, что меня любишь, если ты намерен от меня уехать? – Пегги отвернулась, подняла плечи, ссутулилась, опустила подбородок на грудь, словно пытаясь собственной спиной отгородиться от Боба.
Он положил руку ей на плечо:
– Пегги, ты у меня в сердце. Ты – часть моей жизни, и лучшая ее часть. Мне ненавистна мысль, что я расстанусь с тобой. Но поступить иначе я не могу. Помоги мне, я нуждаюсь в твоей помощи.
Рука Боба по-прежнему лежала у девушки на плече. Она приподняла подбородок, повернула голову и поцеловала ему руку.
– Я сделаю все, что ты скажешь, Боб Ферстон. Скажи мне, как я могу тебе помочь?
– Посмотри на меня и постарайся мне улыбнуться… Ну вот и умница. У тебя самая красивая улыбка на свете, даже когда она не слишком радостная и уверенная. А теперь дай мне руку. Обе руки. И снова скажи, что ты меня любишь. Так же сильно, как я тебя.
– Я люблю тебя, Боб Ферстон.
– И ты выйдешь за меня замуж, когда я вернусь, и пойдешь со мной на край света, и, пока я строю свои плотины, будешь жить в глуши, в хижине с пауками.
– Я выйду за тебя замуж и перебью всех пауков в джунглях, чтобы они не мешали тебе строить твои плотины.
Боб сжал ей руки.
– Не сомневаюсь, – сказал он, – тебя и на это хватит. Кажется, я сейчас тебя поцелую прямо на улице, и пускай все на нас смотрят.
– Только не вздумай откладывать. Я все время целовала подушку и говорила себе, что целую тебя. Я хочу знать, как это бывает на самом деле.
Каролина Рэгг чуть было не разбила свой «кадиллак» о пальму.