– Знаете, Гарден, – призналась Конни, – иногда, пожалуй, трудно подавить неприязнь к вам.
Она оставалась с Гарден, пока с той снимали мерки для манекена, который создадут специально для предварительных примерок. Гарден скучала и сердилась. В Нью-Йорке не снимали и трети всех этих мерок. Зато Конни было очень интересно. Она еще никогда не попадала за кулисы дома мод.
Гарден попросила шампанского и получила его. Конни попросила и получила встречу с самой мадемуазель Шанель.
– Когда-нибудь я попрошу ее взять меня на работу, – сказала Конни, когда они снова оказались в машине. – Вот тогда-то я увижу мастерские и познакомлюсь со всем творческим процессом.
Домой Гарден вернулась совсем измученной. Как и вчера, она легла немного поспать, а проснувшись, почувствовала себя усталой и не в духе. «Интересно, – подумала она, – а сегодня Вики опять будет подавать кокаин?»
Когда они сели ужинать, крошечные чашечки уже стояли на столе. Гарден едва дождалась конца ужина, когда наконец Вики со смехом подняла свою золотую ложечку.
Гарден заранее сказала себе, что не следует ожидать того фантастического ощущения счастья, которое она испытала накануне. Это было бы слишком прекрасно.
Но это оказалось правдой. Она ощутила его появление, еще продолжая отбиваться от чувства ужаса, которое вызывал возникший в носу холод. Она глубоко вздохнула, оглядела всех сидящих за столом, улыбнулась и громко объявила:
– Я чувствую себя просто чудесно.
Прежде чем отправиться в ночной клуб на Елисейских Полях, Вики открыла сумочку Гарден и бросила туда маленький золотой флакон.
– Теперь ты все время можешь чувствовать себя чудесно. Но не забудь: пользоваться им можно только в дамской комнате.
Кокаин, как обнаружила Гарден, имел массу замечательных побочных эффектов. Теперь она никогда не испытывала голода, усталости, никогда не хотела спать. Ей нравились все ее знакомые, все, с кем она встречалась, незнакомцы на улицах – все решительно. И ничто не могло расстроить или огорчить ее. Пролила кофе на платье – ну и что? Слишком светлыми оказались покрашенные волосы – какая разница? Когда Скай исчезал из ночного клуба в обнимку с какой-нибудь женщиной, ей тоже было все равно.
Время тоже перестало иметь значение. Она отправлялась в дома мод и заказывала новые, яркие, радостные платья для новой, яркой и счастливой Гарден. Долгие примерки больше не утомляли ее, не сердило и ожидание, когда платья будут готовы. Не готово к среде новое платье? Ну и что, будет готово к следующей среде. Или к той, что будет потом.
Время растягивалось. Она так мало спала, что всегда хватало времени на что-то новое. А в Париже было так много интересного. Одних кинотеатров больше сотни. Зловещая красота Рамона Наварро в «Бен Гуре». Изящная красота Джона Гилберта в «Веселой вдове». Неотразимый Дуглас Фербенкс в «Знаке Зорро». Очаровательный Рональд Кольман в «Черном ангеле». Как всегда неотразимый Валентино в «Орле». Чарли Чаплин в «Золотой лихорадке» заставил Гарден плакать. Она до слез смеялась над Гарольдом Ллойдом и Бастером Китоном, дрожала, смотря «Призрак оперы», и зевала в настоящей опере, куда они отправились через неделю после кино, потому что там не появлялся фантом в маске.
Она покраснела, впервые увидев обнаженные груди танцовщиц в «Фоли Бержер». После четырех-пяти походов туда ей стало скучно, но «Фоли» – именно то, что прежде всего хотят увидеть те, кто впервые попал в Париж, поэтому им со Скаем приходилось почти каждую неделю бывать там с приехавшими из Нью-Йорка. Сначала Гарден восхищалась высокими причудливыми шляпками танцовщиц, сравнивая искусство удерживать их на голове с умением носить на голове корзину белья. Но скоро ей и это наскучило.
Скука была самым большим врагом. К счастью, всегда находилось новое увлечение, чтобы отогнать ее прочь. Кроссворды проникали в Европу из Америки, и все тут же просто помешались на них. После завтрака они с Вики пили кофе и проверяли свои ответы на кроссворд в парижской «Геральд Трибьюн». Обе купили украшенные кроссвордами блузки и домашние туфли, которые продавались даже в самых фешенебельных магазинах. Потом Гарольд Вандербильдт изобрел новую разновидность игры в бридж, и все принялись играть в нее. Играли по-крупному. Скай и его партнер обычно выигрывали. Он объяснял, что причина такого успеха – большая практика с рулеткой и баккара.
Весной они отправились на международную выставку прикладного искусства и разделили восторг, охвативший Париж, а потом и весь мир. Для светских женщин единственным цветом стал черный, оттененный «оранжевым танго». Вики заново обтянула всю мебель черным атласом; Гарден бросилась на Рю де ла Пэ и заказала платья из черных блесток, черного шелка, черной органди и черного льна на лето. Она встретила Конни Уэзерфорд и заставила ее принять в подарок шаль – точно такую же, как купила себе, – шелковую фантазию с узором «павлиний глаз», только в зеленых, желтых, оранжевых и черных тонах, с двенадцатидюймовой бахромой цвета «оранжевое танго».
С наступлением лета никто и не подумал уезжать из Парижа – здесь было столько интересного. От Лувра до Сен-Клу и обратно ходили прогулочные пароходики. На них играла музыка, и медленно плывущие суденышки превращались в ночные клубы. Вики дала бал в саду Тюильри, они устроили танцы под оркестр на Вандомской площади, останавливали проходящий мимо транспорт, вытаскивали пассажиров и приглашали присоединиться к их компании.
Они считали себя отъявленными демократами. Просидев несколько часов в Кафе де ла Пэ или в одном из элегантных ночных клубов на Елисейских Полях, они заглядывали в какой-нибудь кабачок на Монпарнасе. Там не было оркестра, лишь скрипка и аккордеон на небольшом возвышении. Мужчинам каждый раз приходилось платить несколько су, приглашая партнерш. Скай, Марк и остальные платили и танцевали с девушками-работницами, с девушками, которые позировали художникам. Гарден и другие женщины из компании охотно принимали приглашения рабочих и художников. Это было совсем не похоже на Ривьеру. Никакого буйства, бесчинства, битой посуды. Гарден выучилась танцевать «яву» – танец, который был известен только в кабачках, и учила всех танцевать чарльстон. Мода на него еще не добралась до Франции. Она охотно рассказывала о Чарлстоне и расспрашивала художников, не слышали ли они о Трэдде Купере, сыне ее тетушки Элизабет. Но никто не слышал о нем.
Она спрашивала о нем и в кафе Монмартра, старого района, где художники собирались раньше, прежде чем перебрались на Монпарнас. Их компания часто бывала там в «Мулен Руж» или «Лидо». Ей не везло с Трэддом, но и это было не важно. Единственное, что действительно имело значение, – веселиться, всегда быть в движении, быть шикарной, светской, молодой и прекрасной. Лори Паттерсон сказала, что она сжигает себя, что она очень похудела и стала выглядеть вдвое старше. Гарден не обратила внимания на ее слова.
Она знала, что выглядит чудесно, потому что чудесно себя чувствовала. Где бы она ни была, все улыбались ей. В клубах все аплодировали, когда она танцевала чарльстон. Когда на площадке для танцев не было свободного места, кто-нибудь непременно находил для нее стол. Ей больше всего нравилось танцевать на столе, потому что на нее обязательно светил прожектор и она ощущала, что все ею восхищаются, слышала, как окружающие хлопают в ладоши, топают ногами и свистят, когда она танцует и словно растворяется в танце, сама становится его частичкой.
Внимание и аплодисменты как-то заполняли ту пустоту, от которой она пыталась убежать. Пустоту, которую когда-то заполнял Скай, его любовь к ней и ее к нему. Конечно, она может заменить утраченную любовь одного человека любовью целых залов, наполненных людьми. И тем счастьем, которое дает маленький флакончик, постоянно наполняемый для нее Вики.
В августе Париж опустел. Французы разъехались в ежегодные отпуска. Компании Ская и Вики вместе уехали в Довиль. Ривьера переманила немало отдыхающих с этого курорта. По парижским меркам здесь было очень тихо. И все же в Довиле было элегантное казино, скачки и пляжные развлечения для мужчин, которые могли любоваться женщинами в плотно облегающих черных купальных костюмах – последняя революция в мире моды. Гарден бросалась в глаза в своей широкой шифоновой пижаме в больших оранжевых цветах и огромной белой соломенной шляпе с оранжевыми шелковыми маками.