— Если вы всерьез хотите подписать контракт на полгода, я дам вам записку для главного инженера; он пока в Тель-Авиве и зачислит вас на работу. Работа тяжелая, но хорошо оплачиваемая, предприятие чисто капиталистическое, а климатически, как я уже сказал, там непросто. Мертвое море недаром лежит в самой глубокой впадине старушки Земли. Но если сумеете выдержать, то с годами, наверно, кое-чего достигнете.
Мендель Гласс сказал, что поедет в Тель-Авив сегодня же, только не знает, как добраться туда.
— Езжайте поездом до Лода, — посоветовал Эли Заамен, — а оттуда вас прихватит любой автомобиль, который привез пассажиров из Тель-Авива на железнодорожный вокзал. Поезд отходит в половине одиннадцатого. Деньги есть на дорогу?
Мендель Гласс поблагодарил. В каменоломне он заработал достаточно, чтобы купить билет до Лода и подыскать скромный ночлег. Если вскоре он поговорит с инженером, то сложностей не будет.
Эли Заамен ушел в дом. Мендель Гласс между тем сосредоточенно смотрел на серо-зеленые верхушки сосен, на синее небо, на камни кармельской дороги, потом скользнул взглядом к заливу, который увидит теперь нескоро. До чего красивый. И залив красивый, и места красивые, наверно, он все-таки сделал огромную глупость, только осложнил себе жизнь; но теперь он добровольно отправится на каторжные работы при пятидесятиградусной жаре, и если повезет и он выдержит эти полгода, не угодив за решетку, то, пожалуй, будет вправе считать, что искупил свою глупость. Слово «искупление» впервые закралось в его мысли.
Эли Заамен вернулся, пряча визитную карточку в великоватый конверт.
— Я вас там похвалил, — весело сказал он, — но вы не читайте; как-никак вы были моим адъютантом, хотя сегодня мы срочно демонтируем эту окаянную взрывную систему, уже без вас.
— Напоследок хочу попросить об одном, — задумчиво проговорил Мендель Гласс, пряча конверт в довольно толстом бумажнике из обтрепанной черной кожи, с порванными боковыми швами. — Буду очень признателен, если вы никому не скажете, куда меня рекомендовали. Большинству достаточно знать, что я уехал в Тель-Авив и устроился там на работу. Фактически, — с лицемерной грустью добавил он, — с тех пор как умер Шломо Виндшлаг, никому нет до меня дела. А моему другу Беру Блоху я сразу же напишу в Иерусалим, сообщу, где он меня найдет. Наверно, скоро он приедет сюда, — добавил он, вставая и прощаясь. — Вдруг он тоже вам понравится, и вы поможете ему подыскать работу получше, чем в каменоломне.
Размеренной походкой Мендель Гласс направился к выходу из сада, Эли Заамен провожал его взглядом. Отличные ребята, добрый материал, чтобы строить родной дом. И как репьи цепляются друг за друга.
Возле чайника и завернутого в салфетку горячего яйца Эрмин нашел записку Барсины, что ему надо позвонить в Иерусалим. «Please call Jerusalem», — стояло там, а рядом, совершенно в духе педанта Барсины, указан час: 7.45.
Эрмин прекрасно выспался, во всем теле чувствовался приятный вкус безделья; ну что ж, сперва завтрак. Закурив трубку и обменявшись с хозяйкой дома пожеланиями доброго утра, он, сидя в качалке, спокойно назвал в трубку секретный служебный номер своего иерусалимского телефона. Там наверняка сидит какая-нибудь важная птица, ерзает от нетерпения…
Звонок прошел, центральная, кабинет, голос черкеса:
— Алло, мистер Эрмин, рад вас слышать! Хорошие новости, мы его взяли.
— Кого? — спросил Эрмин. — Грабителя тринадцати автомобилей?
Но по проводам донеслось удовлетворенное:
— Убийцу мистера де Вриндта, конечно. Пришлось здорово поработать, с помощью нескольких арабских мальчишек.
Эрмин тотчас догадался: Саудово отверстие в стене у ворот Девы Марии. Владелец спрятанного пистолета. Но кто? Покойный мистер Виндшлаг бредил? И он, Эрмин, позволил горячечным словам больного ввести себя в заблуждение? Все чаще оказывалось, что признаниям, предостережениям, утверждениям о соучастии верить нельзя, потому что их авторы вживались в роли, укреплявшие самооценку, часто под угрозой тяжких тюремных сроков и даже смерти. Помедлив, он попросил подробные данные.
— Имя: Бер Блох… Б, л, о, х. Рост метр пятьдесят пять, глаза карие, волосы черные, зубы хорошие, особые приметы: сросшиеся над переносицей брови. В стране менее шести недель, гавань и карантин в Хайфе.
Эрмина пронзило ощущение счастья: Бер Блох! Покойный мистер Виндшлаг, стало быть, не бредил, это второй из его друзей. Ура! И простите, мистер Гласс, необоснованное подозрение. При случае отплачу вам чем-нибудь хорошим.