Наевшись эскарго, мы откидывались на стульях с блаженным видом и чувствовали, как по нашим жилам бежит кровь.
Вскоре на меня свалились тревоги особого рода. Горячая пора на огороде кончилась. Не надо было гнуть спину от зари до зари, и Сережа зачастил в Париж. Мы с дочкой оставались одни.
Днем хлопотала по хозяйству — прибраться, накормить живность, почистить в хлеву у Нэнэтки. Вечерами укладывала дочь и предавалась тоске. В голову лезли мрачные мысли. Вот стала я некрасивой, непривлекательной — Сережа нашел другую. Я не ревновала. Было до слез обидно, больно. И страшно в пустом доме.
Он возвращался на другой, на третий день, молчаливый, усталый, замкнутый. Вином от него не пахло, и это еще больше усиливало подозрения. Крепилась, крепилась — не выдержала:
— Если у тебя кто-то есть, скажи. Только не обманывай. Не дури мою и без того задуренную голову.
Сережа глянул на меня как на помешанную.
— Наташа, да ты что? Ты что же, думаешь, я завел шашни?
Он вскинул голову и заржал. Давно я не видела, как он от души смеется.
— А тогда что? Что?
— Да ничего. Сидим здесь, как сычи. Неужели человеку нельзя встретиться с друзьями?
Но он врал. Я по глазам видела. Он совершенно не умел врать, у него это слишком неуклюже получалось. Я взялась за свое. У него в глазах промелькнула сердитая искра, но он погасил ее. Быстро глянул на меня и сказал:
— Я вступил в Сопротивление.
Ох, лучше бы он завел себе любовницу! Вслух я этого, конечно, не сказала, а то бы он точно подумал, что я окончательно свихнулась со всеми этими Трено, Диками и Нэнэтками. Я вообще ничего не стала говорить, и Сережа был благодарен мне за это. Черная тень рассеялась.
В Сопротивление он вошел давно, еще во время нашего пребывания в Нуази-ле-Гран. Но тогда это только начиналось. Привлек Сережу к делу Вася Шершнев, Сережа, в свою очередь, сагитировал Славика Понаровского.
В самом начале движения мудрили с конспирацией. Каждому полагалось знать в лицо двух человек. Получалось, что Сережа знает лишь Васю Шершнева и Славика и уже никак не может знать Володю Пронского, вступившего в организацию по рекомендации Славика. Ерунда, конечно. Когда русская группа макизаров собралась в Дурдане для совместных действий, оказалось, что все прекрасно знают друг друга, многие прежде были в младороссах, в спортгруппе. Руководителем оказался тоже старый знакомый по Монпарнасу, по Лурмель — Шушу Угримов. Одно время он играл заметную роль в «Православном деле», но ему, как и Константину Мочульскому, каким-то чудом удалось избежать ареста. А может, и чуда никакого не было. Арестованные молчали.
Группа Шушу Угримова входила в более крупное соединение — Дурданскую группу «маки», а уже в целом это называлось ФФИ — Внутренние силы Франции. У каждого подпольщика была кличка. Сережу звали Пьер Макси.
Все это я узнала гораздо позже, после войны. А тогда, в Мезон-Лафит, Сережа ограничился скупыми сведениями. В Париж ездит на небольшие и совершенно безопасные задания. Дело только-только разворачивается и набирает силу. Для тревоги у меня нет никаких оснований, риска тоже никакого.
— И вообще, тебя это совершенно не касается. Все, что я тебе сказал, забудь и больше никогда ни о чем не спрашивай.
Легко сказать — забудь! Как будто я не жила на Лурмель и не понимала, чем это может обернуться. И задания его были не такими уж безобидными. Они расклеивали на стенах воззвания, развозили прокламации, собирали оружие.
Но я выпрямилась. Уж не так стыдно было жить в шкурном благополучии у Трено.
Наступил август. Огород плодоносил. Ника бегала по двору, таскала тайком помидоры с грядки. Улитки кончились. Зато в небольшом лесочке, куда мы водили пастись козу, высыпали в большом количестве белые грибы. Ника ловко их находила, но брать не решалась, бежала ко мне, растопырив ручки:
— Там!
— Где?
Бежала обратно, но находка оказывалась потерянной в густой траве, и приходилось организовывать новые поиски. Тогда я научила ее стоять на месте и звать меня.
В конце августа мы засомневались, оставаться или не оставаться у Трено на зиму. Он намекал на прибавку к жалованью в компенсацию за отсутствующий огород. Оставаться не хотелось, но и деваться было некуда. Мы решили остаться и по этому случаю затеяли небольшой ремонт. Побелку совершенно закопченной кухни.