И стали Сергей Николаевич и Наталья Александровна подумывать о переезде. Что им терять в Лисичанске? Да ничего. С хозяйкой отношения разладились, одну комнату она у них отняла, потеснила. Вот только Ника. Ее учеба. Но, что делать, перейдет в новую школу.
Узнав о новых планах приятельницы, Зоя Павловна всплеснула руками.
— Опять! Да сколько можно переезжать с места на место!
Наталья Александровна грустно улыбнулась и сказала, что новый переезд уготован ей самой судьбой. Был у нее в Брянске начальник, заведующий мастерской Дворкин, так он советовал сразу ехать в Мелитополь. Вот послушалась бы она его тогда, никаких неприятностей в Крыму и не было бы.
— Но тогда мы бы с тобой не познакомились, — резонно заметила Зоя Павловна.
Наталья Александровна глубоко вздохнула:
— Это верно. Но видно такая судьба. Мне на роду написано, терять хороших людей.
Нике тоже предстояли потери. Майка и любимый кот Васька. За два года серый заморыш превратился в вальяжного, очень послушного кота. Он исправно ловил мышей на чердаке, жил на приволье в свое удовольствие, женился на хозяйкиной кошке и ухом не вел во время разговоров о переезде. Ника стала умолять маму:
— Давайте возьмем его с собой!
Но мама всякий раз отвечала неопределенно:
— Посмотрим.
Майка не кот, ее с собой не заберешь. Бедные подружки почти не расставались теперь, все никак не могли наиграться напоследок. Насилу их разводили по домам уже затемно.
В начале августа все было готово. Выписались, уложили вещи. Наталья Александровна занималась теперь багажом, можно сказать, профессионально. Узнав о предстоящем отъезде, хозяйка оттаяла. Простились они по-доброму, тепло.
Но, оставшись одна с двумя кошками, Алевтина Ефимовна долго бродила по опустевшему дому. Стало неуютно, уныло. Представилась долгая череда одинаковых, скучных дней, и она пожалела, что так сурово обошлась со своими квартирантами.
Раз под вечер кто-то постучал в ставень ее одинокой спальни. Алевтина Ефимовна уже собиралась ко сну. Умылась, раскрыла пышную постель с кружевным белым покрывалом и тремя подушками одна другой меньше, и четвертой — думочкой — наверху.
Она замерла с поднятыми к волосам руками, помедлила, встрепенулась и вышла в сенцы.
— Кто?
— Я, Аля! Открой! — послышался голос Ольги Петровны.
Было, чему удивиться. Алевтина Ефимовна еще минуту помедлила, пускать — не пускать, потом откинула крючок. Бывшую подругу провела в «зал», но сесть не предложила. Спросила хмуро:
— Зачем пришла?
— Аля, ой, Алечка, ужас какой! — соседка без приглашения плюхнулась на диван, закрытый полотняным чехлом с оборкой. — Дуры мы с тобой, дуры. Нашли из-за кого ссориться! Господи, пронеси! Господи, пронеси! Хоть и не верующая, а пойду в церковь свечку поставлю. Приходили ко мне.
— Кто приходил? — по-прежнему хмурилась Алевтина Ефимовна и старалась не проявлять особого интереса к состоянию Ольги Петровны.
— Кто-кто! Они. Из органов. Двое. Насчет квартиранта.
Вот и стал любезный Алексей Алексеевич просто квартирантом.
— Зачем! — взгляд Алевтины Ефимовны заострился, куда подевалась ее сонливость, — он же давно уехал.
— И я им про то. Уехал, говорю, зимой еще уехал. А они вроде, как и не слышат. Потом спрашивают: «Куда уехал, случайно не знаете?» «Ну, да — говорю, — знаю. В Новосибирск». А зачем я врать буду. Они, поди, и сами знают.
— Если б знали, не спрашивали бы.
— А для проверки. Потом стали допытываться, что за человек. Я опять, как на духу. Человек, говорю, самый обыкновенный, за квартиру платил исправно. К себе никого не водил. Никаких посторонних людей я у него не видела. Дружил с соседями. Это я про твоих. Ну, Аля, правда же! Но они без внимания. Зашли в комнату, где жил. Не осталось ли чего после него. Я показала книги. Они так обложки посмотрели, а потом друг на друга. А чего смотреть, трудов Ленина они не видели, что ли. И все молчком. Потом давай каждую книжку просматривать. Веришь ли, минут двадцать листали. Потом ушли и все до одной забрали. Зачем — не знаю. Только веревкой попросили перевязать. Там же целая пачка была.
— Что еще сказали?
— Ничего, попрощались и все.
«Та-ак, — подумала Алевтина Ефимовна, — вот так живешь и не знаешь, где упадешь, где сядешь, а я-то, дурища, пожалела, что мои уехали. Ничего не скажешь, вовремя, еще как вовремя».
— Слушай, — перебила ее мысли Ольга, — они велели никому не говорить. Но я одной тебе, сама понимаешь. Только ты, Аля, смотри, не подведи меня, ладно? — и она искательно заглянула в глаза обретенной подруги.