Иногда после гулянок вспыхивали визгливые бабьи ссоры, с выкрикиванием оскорбительных слов и поминанием всей родни через двор или через улицу.
Между собой красногорские дети часто дрались, но горе тому, кто оказывался не на своей территории. Местные ссоры забывались, все ополчалось на вторгшегося врага. Не дай Бог, скажем «вокзальному» пересечь невидимую границу Красной Горки. Боялись и не любили живущих здесь пацанов, всех подряд называли «бандитами». В основе такого недружелюбия лежала, скорей всего, черная зависть. На Красной Горке, на легкой песчанистой почве росли самые золотые, самые сладкие абрикосы. А черешня! Боже мой, какая черешня! Налитая, глянцевая, черная, с рубиновой, сочной мякотью и сладостью безмерной.
В сумерках, после вечерней трапезы и уборки посуды старшие женщины выходили «посидеть». Сиживали на лавках, прислоненных к невысоким заборам, грызли семечки, делились новостями. Событием считалось, если на улице появлялись новые жители. Летом пятьдесят второго года такое событие как раз и произошло.
— Тася квартирантов взяла.
— Кто такие?
— А кто ж знаеть. Откуда-то с Донбасса. Он вроде бы маляр, она шьет. Девчонка у них.
— Да где ж Тася их разместила?
— А во времянке. Баба Маня ушла к снохе, за Милочкой смотреть.
— Милочка болееть…
— Болееть дите, бедное.
— Ничего, баба Маня выходит. Она Вовку Тасиного выходила, и эту выходит.
Тут одна толк соседку в бок.
— Вон она, девчонка квартирантов.
По улице шла девочка. Темноволосая, с короткими тугими косичками. Глаза черные, огромные, круглые. Совеночек такой. А тощая, ручки-ножки, как щепочки. В чем душа держится.
Девочка подошла ближе, заметила, что ее оглядывают с ног до головы, пристально. Смутилась, хотела незаметно скользнуть в проход к дому, но ее остановили.
— Здороваться надо.
Она несмело поздоровалась.
Сидевшая с краю толстая тетка, в темном штапельном платье, повязанная белой косынкой узлом назад, спросила:
— А вы откуда приехали?
— Из Лисичанска, — был тихий ответ.
— Это ты и родом оттуда?
Девочка покачала головой.
— Да ты подойди, не бойся. Хочешь семечек?
Почти насильно в детскую ладошку всыпали крупные черные семечки. Грызть их девочка не решалась, и они потели в ее кулачке. Но она стала смелей, ей понравилось внимание взрослых женщин.
— Так откуда ж ты родом?
Вот далось им! Но на Украине так. Пока всю подноготную не выспросят, ни за что не успокоятся.
— Мы раньше в Крыму жили, а до этого в Брянске.
— В Брянске, значит, родилась, удовлетворенно кивнула тетка в косынке.
Девочка чуть слышно шепнула:
— Нет, я родилась в Париже.
Бабы и семечки грызть перестали. У одной на нижней губе так и осталась прилипшей половинка лушпайки, так называли здесь подсолнечную шелуху.
— Где? Где?
— В Париже, — сказала девочка.
— Так ты немка!
Девочка испуганно затрясла головой.
— Нет, я русская, просто мы во Франции жили.
Этого бабоньки с Красной Горки пережить не могли.
— А звать тебя как?
— Ника.
Бабы зашептались. Чертовщина какая-то с этой глазастой. Париж… Ника… Чушь, чушь! На Красной Горке, в центре вселенной, и вдруг из Парижа.
— Да ты врешь, наверное, — догадалась одна.
А другая, толстая тетка, спросила:
— Что это за имя такое, Ника?
— Нет, полностью меня зовут Виктория.
— А-а, — облегченно вздохнула толстуха, — если Виктория, значит, Вита. А то — Ника! Собачья кличка какая-то.
— Мне так больше нравится, — прошептала девочка и робко спросила, — я пойду?
— Иди, — разрешили бабы и долго недружелюбно смотрели вслед, будто от них отходило привидение, растворялось в сумерках. Ну и квартирантов взяла себе Тася!
Дома Ника рассказала о разговоре с женщинами. Наталья Александровна досадливо всплеснула руками.
— Кто тебя просил? Ну, кто тебя просил рассказывать про Париж!
— А что я должна была сказать? Что? Со слезой в голосе вскричала Ника.
Разговор с женщинами там, на улице, как-то утомил ее. А Наталья Александровна не нашла ответа. И правда, что Ника должна была сказать? Что?
На другой день, утром, Наталья Александровна дала Нике небольшой синий кувшин и попросила сходить на колонку за водой. Ника вышла со двора, прошла метров двадцать по улице. У колонки никого не было. Она подставила кувшин под кран, открыла его и стала смотреть, как льется тонкая, свернутая спиралькой, струя воды.