— И это единственное блюдо, которое умеет готовить мой сын, — сказала Софья Михайловна, и непонятно было, она иронизирует или просто констатирует факт.
Дети запивали омлет вишневым компотом, взрослым хозяин дома налил по бокалу белого сухого вина. Выпили за встречу, за то, чтобы она была не последней, а также за все хорошее. Все, как водится в таких случаях.
После ужина Маша подошла к матери, обняла ее и зашептала на ухо:
— Мама, можно мы пойдем гулять?
— Только не долго, — предупредила Ольга Вадимовна, — ты же знаешь, мы сегодня должны подняться наверх.
Маша кивнула, схватила за руку Нику и потащила за собой. Средняя сестра, Соня, очень похожая на Машу, всего на год моложе нее, побежала следом. За ними бросилась, косолапо перебирая ножками, маленькая Настя, но мать перехватила малышку, усадила на колени, дала возможность девочкам благополучно выскочить на крыльцо. Вслед им понесся отчаянный детский плач.
— Куда мы идем? — допытывалась на ходу Ника.
— Сейчас увидишь, — засмеялась Маша и отворила калитку на улицу.
Они миновали два крайних дома и оказались в степи. Высокие позлащенные облака неподвижно стояли на месте. Они не двигались, будто сговорились оберегать закат. А размякшее малиновое солнце выпало из них, и уже наполовину ушло в землю.
Девочки постояли, подождали, пока оно уйдет совершенно и как будто навсегда.
— Красиво, правда? — спросила Соня, — и грустно.
Ей не ответили, просто кивнули головами, соглашаясь. Девочки взялись за руки пошли прямо по целине. Что-то мягкое приятно щекотало ноги. Ника нагнулась и увидела тонкие опушенные стебельки. Она сорвала один и провела им по лицу.
— Ковыль, — небрежно сказала Маша, — здесь его полно.
Впереди неясно темнел неподвижный силуэт сутулой человеческой фигуры.
— Туда! Туда! К скифской бабе! — закричали девочки Туреневы и бросились бегом.
Это оказалась древняя статуя с плоским, грубо намеченным лицом и сложенными на животе руками. Кто знает, для какой надобности расставили их по степи древние кочевники. Одни говорили, будто это сторожевые знаки, другие — места захоронений. Однако никаких захоронений ученые под ними не обнаружили, и тайна скифских идолов так и осталась невыясненной.
Девочки сели прямо на теплую землю, облокотились спинами о щербатый камень изваяния и стали смотреть, как наливаются багрянцем облака, как постепенно холодеет небо и становится зеленоватым в просветах между ними.
— Ника, ты знаешь песню «Спустись к нам тихий вечер», — спросила Соня.
Ника кивнула, и тихонько запела.
Этой песне научила мама. Наталья Александровна помнила ее с детства, с летних скаутских лагерей.
Маша немедленно подхватила, успев бросить сестре:
— Перестань, ты фальшивишь, Соня.
Соня, зная за собой грех, умолкла, но продолжала шевелить губами, про себя повторяя слова:
Облака гасли, подергивались пеплом. В степи быстро темнело. Поднялся ветерок, побежал по ковылю, наклоняя стебельки, заставляя их пригибаться к земле и убегать в невидимую даль волнами.
— Маша, Соня! — донеслось издалека.
— Пора, — вздохнула Машенька, — а как здесь хорошо, правда?
Уходя, Ника обернулся на скифскую бабу. Та продолжала смотреть прямо перед собой ничего не видящими глазами. «Бедная, — подумала Ника, — сколько времени она так стоит и смотрит, смотрит»…
Финский домик Туреневых, как и полагается финскому домику, имел два этажа. На первом располагались три комнаты, очень небольшие, и кухня. На втором, мансарде, две. В одной спали старшие девочки, другая пустовала.
Здесь же, в спальне, очень скромно обставленной, что там было — две кровати, крохотный столик, два стула, находился скромный киот с несколькими небольшими иконами старинного письма.
Этот день совпал с православным праздником Успения Пресвятой Богородицы, и Наталью Александровну спросили, не хочет ли она отстоять службу. Она несказанно удивилась, решив, что ее приглашают в церковь, но на самом деле речь шла лишь о том, чтобы подняться на мансарду.