Сергей Николаевич послушно отложил толстенный фолиант, но разговора все равно не получилось. Наталья Александровна что-то говорила, говорила, он был занят своими мыслями.
Встал, резко двинул стулом, подошел к окну и долго стоял, глядя на улицу, заложив руки за спину. Потом сказал:
— Знаешь, давай прекратим. Давай не будем принимать поспешных решений. Вот придет Капа, и мы посмотрим. Может все прояснится.
Как по заказу, Капа пришла в гости на следующий день. Но ничего не прояснилось. Более мучительный визит трудно было себе представить. Весь вечер Сергей Николаевич внимательнейшим образом следил за каждым своим словом. Видит Бог, он не хотел этого. Но так получалось. Наталья Александровна, та и вовсе больше помалкивала, вставляла ничего не значащие реплики. Чтоб не обидеть Капу молчанием, завела разговор на нейтральную тему о ценах на базаре, да опомнилась. Вдруг Капе покажется, будто из-за дороговизны они недовольны советской властью. Замолчала, сдвинула брови, зачем-то передвинула с места на место настольную лампу и ушла, как бы по делу, за перегородку. Пробыла там не долго, но все равно поздно вечером Сергей Николаевич устроил ей выговор:
— Что за манера! Повернулась, ушла, оставила меня наедине с этой…
Они чуть не поссорились, но Наталья Александровна вовремя спохватилась и клятвенно пообещала никогда не уходить, если Капа вздумает снова придти к ним в гости.
7
Наталья Александровна была счастлива в браке. Сколько лет они были женаты с Сергеем Николаевичем, а влюбленность в мужа не проходила. И Наталья Александровна потеряла счет годам, ей казалось, что с Сережей они всегда были вместе, чуть ли не с самого детства.
Однажды Сергей Николаевич рано вернулся с работы. Жены в комнате не было. Он переоделся, ушел за перегородку, там плескался водой, гремел умывальником.
Воровато выглянул из закутка, стянул с тумбочки вазочку простого стекла, поставил в нее три ветки мимозы и возвратил на место.
В этот момент Наталья Александровна вошла от соседей, сразу увидела цветы, ахнула.
— Где ты взял?
Сергей Николаевич загадочно улыбнулся.
— Нарвал. Шел мимо сквера, а там куст мимозы, и весь в цвету.
— Мимоза. В сквере, в Брянске. Так я тебе и поверила, транжира. Садись ужинать, все готово и стынет.
Сергей Николаевич сел за стол. Подождал, пока жена поставит перед ним тарелку с супом, налил крохотную рюмку водки, подцепил на вилку половинку соленого огурца, выпил, с хрустом закусил и придвинул к себе тарелку.
Наталье Александровне нравилось, как он ест. В его манерах чувствовалось уважение к пище. Он не терпел, если кто-нибудь, Ника или сама Наталья Александровна оставляли еду на тарелке или клали на стол локоть. Нику он легонько стукал ложкой по лбу, Наталье Александровне указывал взглядом.
— Ну-ка, локоток.
Наталья Александровна называла это проявлением домостроя, но локоть убирала. За стол полагалось садиться всем вместе и всем вместе вставать после еды. При этом Сергей Николаевич неизменно говорил:
— Благодарствуйте. Очень вкусно.
И садился к окну отдохнуть с книгой или свежей газетой. Но сегодня он не спешил выйти из-за стола.
— Почему ты не спрашиваешь, по какому поводу цветы?
— Разве есть повод?
— Подумай, пошевели мозгами.
Наталья Александровна сдвинула брови. День рожденья? Нет. Именины? Тоже нет. Какой-нибудь праздник?
— Не могу. Не помню.
— Сегодня десять лет нашей свадьбы, — мягко улыбнулся Сергей Николаевич и протянул через стол руку.
Наталья Александровна коснулась его ладони и долго сидела молча, растроганная, с глазами, полными слез. Потом все же пришлось нарушить тишину, подняться, убрать со стола. Сергей Николаевич пробежал глазами купленную утром «Правду», шумно сложил ее и со словами «ничего интересного» перебросил газету на край стола.
— Знаешь, — сказала из-за перегородки Наталья Александровна, — мне очень жаль, что Ника забыла французский язык.
Сергей Николаевич промолчал. Он скучал без дочери, разговоры о ней приводили его в грустное настроение, хотя внешне это никак не проявлялось.
— Я все хочу спросить тебя, — без всякой связи с французским языком Ники заговорил он, — ты собираешься еще раз писать в Париж?
Первое письмо, по-видимому, тетя Ляля не получила.
Он достал из кармана пачку «Беломор-канала», принял из рук жены маленькую фарфоровую пепельницу с голубым цветком в середине и закурил, стараясь направить дым в открытую форточку, в сторону заглянувшей в нее луны.