Милиционер ввел Сергея Николаевича в комнату, вытянулся в струнку и доложил седому человеку в форме и офицерских погонах.
— Товарищ капитан, задержанный Уланов. Вот его паспорт.
Он резким движением выхватил из нагрудного кармана паспорт и протянул начальству.
— Я целый час наблюдал за ним, — он как-то даже обиженно стал пояснять причину задержания, — сидит, разглядывает, а там верфь, там порт. А пиджак на нем заграничный, — мальчик шагнул к капитану и осторожно нагнул голову, — я подумал, может шпион.
При этом сообщении что-то ироническое дрогнуло в лице Сергея Николаевича, капитан же кивком головы отпустил подчиненного, а задержанному Уланову предложил сесть.
За время, пока капитан внимательнейшим образом изучал его паспорт, Сергей Николаевич успел оглядеться. Комната была просторная, но мрачная. Единственное окно забрано решеткой, а на подоконнике навалены папки с бумагами. Стены до половины окрашены грязно-голубой масляной краской, завешаны плакатами и графиками, смысл которых остался неясным, да и не стремился Сергей Николаевич вникнуть в их смысл. Письменный стол, тумбочка с графином, ряд стульев вдоль глухой стены, вот и вся мебель.
— Вы прописаны в Брянске, — прекратил созерцательную деятельность Сергея Николаевича капитан, — как вы оказались в нашем городе? Что вы делали на набережной?
Сергей Николаевич вежливо пояснил, что приехал он в город на поезде из Одессы, куда ездил на разведку с целью переезда из Брянска. В Одессе ему не повезло, но добрые люди посоветовали съездить сюда, в Николаев. Город ему понравился, работу он нашел сразу, успел договориться о найме квартиры и думает в ближайшее время перевезти семью.
Он чувствовал, что в его пояснениях преобладают понятия «ездил, приехал, поехал» и все в таком роде, но поделать с собой ничего не мог. Комната с грязно-голубыми панелями уже начала оказывать на него свое воздействие, а на лице седого капитана ничто не дрогнуло, не изменилось в сторону проявления обычных человеческих чувств.
— Из Брянска, значит, хотите уехать? — капитан снова уткнулся в паспорт Сергея Николаевича.
Сергей Николаевич ответил «да» и не стал вдаваться в подробности.
— А из Полтавы когда уехали? Вы же родом из Полтавы, — капитан щелкнул ногтем по страничке паспорта.
— Из Полтавы я уехал в десятилетнем возрасте.
— В Брянск?
— Нет, в Прагу, — он помолчал и добавил, — а потом в Париж.
— К-куда? — поперхнулся капитан.
Вот тут-то и появилось на его лице человеческое выражение — крайнее недоумение.
— В Париж, — подтвердил Сергей Николаевич, — я реэмигрант. После указа сорок шестого года.
— Фу-ты, господи, — облегченно вздохнул капитан и откинулся на стуле, — так вы из этих, из возвращенцев?
— Да.
Капитан ухмыльнулся.
— То-то наш Иванченко заграничный пиджак на вас разглядел. Вы уж его извините. Возьмите ваш паспорт.
Сергей Николаевич приблизился к столу и принял протягиваемый документ. Капитан тем временем вышел из-за стола, налил воду в граненый стакан.
— Пить хотите?
— Нет, спасибо.
Капитан отпил глоток, поставил стакан на место и провел пальцем по краю его, по окружности.
— Вас не пропишут здесь, — тихо и как бы неофициально сказал он, разглядывая стакан.
— Почему? — так же тихо и недоверчиво спросил Сергей Николаевич.
— Не пропишут. Уж поверьте, я знаю.
— В городе вообще нет прописки?
— Вообще есть. Вас не пропишут. Здесь док, порт и все такое… — капитан сморщился и всем видом показал, что говорить ему такие вещи крайне неприятно; он делает это исключительно по доброте. Незачем этому человеку со спокойным взглядом зря мотаться по стране и зря поднимать семью.
— Что ж, спасибо, за предупреждение. Я могу идти?
— Да, пожалуйста.
— До свидания…
Сергей Николаевич повернулся к двери, но капитан окликнул его.
— Постойте! Я вот спросить хотел. Чисто из любопытства. А как там, в Париже?
— Да так… — неопределенно пожал плечами Сергей Николаевич.
— Понятно, — протянул капитан и решительно сел за стол.
Сергей Николаевич кивнул головой и вышел на свет, на улицу. Он вернулся на вокзал. Ему захотелось уехать как можно скорее. Он справился в кассе и сменил свой билет на более ранний поезд с пересадкой в Полтаве.
Снова он трясся в общем вагоне. Но ему досталось хорошее место у окна. Сергей Николаевич отвернулся от всего света, прижался к холодному стеклу и смотрел на пролетающие пейзажи. Настроение было испорчено. В том, что его приняли за шпиона, и замели в отделение милиции, Сергей Николаевич не видел ничего трагического. Со свойственным ему ироническим отношением к жизненным невзгодам, он склонен был даже посмеяться над юным, не в меру старательным милиционером. Сергей Николаевич живо представлял, как он будет рассказывать эту историю жене и Мордвиновым, и как Ольга Кирилловна будет смотреть на него с недоверчивым изумлением, а Мордвинов откидывать голову и хохотать басом.