— Я не думала о религиозных обрядах, дорогой мой соратник. У меня одна цель, и я считаю ее общей для всех нас: избавить Френдляндию от захватчиков-тритцев и способствовать заключению мира между государствами. Если для этого надо возложить корону на френдляндского престолонаследника, то я не вижу в этом ничего противного Добру.
— Как вы можете так говорить? Принимая участие в церемонии Зла, вы творите Зло! Откажитесь, мы просим вас, от возложения короны.
— Простите, Мартий. Но это противоречило бы цели, которая привела меня к вам. Я не откажусь ни от чего, что способствовало бы воцарению мира.
— Мир невозможен, пока попы берут плату за «святое прощение», поощряя злодеяния, пока они холодными скалами стоят между людьми и всевышним, не допуская обращения к нему без их жадного участия. Лютеры, как называют себя мои сторонники, изгоняли из Френдляндии не только тритцев, но и папийцев, горячо говорил Лютый.
— Поверьте, Мартий. Я не могу служить разжиганию вражды между людьми из-за того, как следует возносить моления всевышнему: прямо к небу или через посредство священнослужителей в храмах.
— И вы примете участие в коронации?
— Непременно, чтобы способствовать прекращению войны, как меня заверили обе враждующие стороны.
— Религиозная война не может прекратиться, пока существует сатанинский Святикан! — решительно заявил Мартий. — И коль скоро вы, маршал Френдляндии, спустившаяся на моих глазах с неба, отказываетесь теперь признать необходимость продолжить борьбу против злой церкви, я объявляю, что вывожу лютеров из Ремля. Мы не только не хотим участвовать в коронации короля папийцем, к алой мантии которого не мешало бы пришить лисий хвост, но даже присутствовать в городе, где такое свинство совершается. Мы готовы провозгласить Кардия королем, но без церковной мишуры.
Надя замерла, глядя в нерешительности на Никиту в серебряных латах странствующего рыцаря.
Что-то прочтя на его лице, она с твердым упорством заявила.
— Война должна быть прекращена.
— Тогда прощайте, Небожительница, обманутая Сатаной. Мы покидаем Ремль, — объявил Мартий, круто повернулся и первым вышел из замка.
Блестящая толпа придворных, теснясь у выхода из зала, мешала ему.
Дезоний шепнул рыцарю О Кихотию:
— Верните его, прошу вас, верните его, рыцарь. Ремль нельзя оставить без надежного гарнизона. Надо знать тритцев, детей порока.
Никита прекрасно понял генерала и, протискиваясь через толпу вельмож, вышел из зала, сделав знак оруженосцу остаться здесь.
Через площадь шагали покидающие город солдаты-лютеры, но Никита никак не мог найти Мартия, чтобы остановить их.
Меж тем красочная процессия под охраной стражей герцога Ноэльского выбралась из замка и двинулась к собору.
Возглавлял ее шедший мягкими шажками папиец св. Двора, следом за которым шествовала Надежанна с престолонаследником Кардием в сопровождении герцога Ноэльского и толпы разодетых и чванливых придворных из королевской свиты, включая и обольстительных дам, среди которых особенно выделялась, конечно, девица де Триель.
Уже в соборе папиец св. Двора поднес Надежанне золотую корону на кованом железном блюде с выложенными на нем драгоценными камнями, символами папийской религии.
Надежанна приняла поднос с короной, ощутив ее огромную тяжесть. Но герцог Ноэльский услужливо подкатил к ней маленький столик на колесиках, учтиво сопровождая ее до сверкающего золотом алтаря, за витыми воротами которого как бы ощущались небесные дали блаженства.
Церемония коронации оказалась столь пышной, что Надя даже вообразить себе не могла всей изобретательности священнослужителей, направленной ими на постановку красочного церковного спектакля. Яркие одежды, продуманные позы, торжественные возгласы, величественные движения, нежное песнопение и льющаяся как бы с небес музыка завораживали. Больше всего на Надю подействовали звуки органа, небесным громом отдавались они под высокими сводами собора, волнуя слушателей строгой гармонией.
Надя держала в руках переданную ей золотую корону, с горечью думая о размолвке с Мартием Лютым.
С этими мыслями подошла она к коленопреклоненному Кардию, увидев, что его склоненная голова изрядно полысела, образовав отчетливую плешь, которую Надежанна и прикрыла столь желанной ему короной.
Церемония еще продолжалась. Надя вышла на воздух. Разодетые вельможи и дамы расступались перед нею.
Из храма доносился многоголосый хор. С широкой лестницы Надя искала глазами Никиту и Дезония, но увидела только генерала, оттесненного вниз тритцанскими воинами.
Герцог, предводитель тритцев, вышел вслед за Надежанной и, оглядываясь на двери храма, напыщенно произнес:
— Принося вам рыцарскую благодарность за посвящение в короли Великого Кардия, отныне VII, я прошу извинить нас за желание выполнить деликатную просьбу представителя Великопастыря всех времен и народов папия И Скалия и попросить вас уступить в пустяковом, чисто формальном вопросе.
— В чем я должна уступить? И кому? — удивилась Надя.
— Только воинам, выполняющим данный им приказ. Дело в том, что, по законам святой папийской религии, твердой, как скала, веры, ношение женщиной мужской одежды карается смертной казнью. Конечно, к Деве Небес это не может иметь отношения. Святиканского папийца, слугу увещевания, вполне удовлетворит свидетельство нескольких придворных дам, на интимную встречу с которыми вы дадите согласие, приняв их в отведенной вам башне королевского двора.
Надежанна оглянулась и увидела, что окружена тритцанскими стражами герцога.
Так вот как повторяется для нее судьба земной Жанны д'Арк! Она уже пленница!
— Знает ли об этой гнусности король Кардий VII? — возмущенно произнесла Надежанна.
— Разумеется, сударыня. Все делается с его согласия и ведома, ибо без его воли ни один волос не упадет ни с чьей головы. Речь идет о нарушении церковного закона женщиной, но никак не Девой, какой вы являетесь, что и надлежит установить, — и он натянуто улыбнулся.
Тут Надя встретилась глазами с девицей де Триель, прочтя в них неподдельный ужас.
— Значит, коронованный мной король предал меня? — холодно спросила Надежанна.
— Ну полно! Разве можно назвать предательством выполнение всех пунктов договора, который с этой минуты входит в силу? — с насмешливой теперь улыбкой произнес герцог Нозльский.
Маршал Надежанна, опустив свою рыжую голову, молчала.
Папийские воины провели ее в башню замка, но не в королевскую, а в другую, лишь внешне схожую с первой.
Герцог Ноэльский с наглой усмешкой и деланной учтивостью провожал ее до круглого зала, который в отличие от такого же роскошно убранного в первой башне выглядел здесь мрачным запущенным помещением, холодным и сырым, где солдаты принялись разводить костер прямо на полу, не смущаясь едким дымом, поднимавшимся к стропилам.
Наде отвели маленькую спальню, примыкавшую к этому залу, где было так же холодно и сыро. Над одиноким жестким каменным ложем издевательски красовался королевский балдахин.
Стоя на пороге спальни, как бы не решаясь из вежливости войти в нее, герцог говорил:
— Дамы незамедлительно нанесут вам интимный визит, и вы, я надеюсь, с почетом перейдете в зал, где начинается пиршество после коронации. Да поможет вам всевышний избежать СС увещевания. Прощайте, — и герцог захлопнул дверь в камеру узницы.
Однако посещение высокой пленницы избранными дамами откладывалось, ибо девица де Триель, которой предстояло возглавить щекотливую миссию, не торопилась.
Вместо фрейлин двора она отыскала в толпе Санчо Пансия и Гиевия Народного, предложив им следовать за собой.
Она провела их в подвальное помещение, где суетились повара в белых колпаках около пылающих плит и клокочущих котлов. Затем повела по коридорам мимо кладовых со всевозможной предназначенной для пира снедью. В самом дальнем чулане она попросила мужчин расчистить его от рухляди, пока в стене не обозначилась потайная дверь.