Когда в холодном, с узкими окнами под потолком, зале уселись вчетвером за стол, Кашоний подозрительно приглядывался к двум слугам в кольчугах, которые, стоя за высокими спинками стульев, ловко сменяли очередные блюда.
Видимо, это были особо доверенные лица, если Великопастырь при них повел беседу.
— Наслышан я о гостях твоих, О Джугий, которых ты просил пристроить профессорами в разные университеты.
— Душевно признателен! Осмелюсь думать, что они оправдывают себя там, ибо обладают знаниями завидными.
— Как же! — усмехнулся папий. — Тот, что начал дурманить головы студентам на востоке, договорился до того, что прозван «Соперником здравомыслящих». И этот «Соперник» вещает, будто не солнце всходит и заходит, делая в небе круг, как все видят, а якобы Землия наша сама вертится и обегает вокруг солнца!
— Безобидная условность, — отозвался О Джугий. — Это все равно, что решать вопрос о том, кто идет мимо тебя: встречный прохожий или ты проходишь мимо него.
— Однако слуги СС увещевания склонны рассматривать эту «безобидную условность» как ересь, достойную костра.
— Ну что вы, ваша всесвятость! — воскликнула Лореллея. — Разве можно счесть за ересь умозрительность?
— Умозрительность? — внушительно повторил И Скалий. — Можно ли счесть за умозрительность поучения другого гостя, который утверждает в Карбонне, что не одна только Землия во Вселенной населена людьми?
— Но разве Всевышний, коего вы, ваша всесвятость, заменяете на Землии, мог ограничить себя лишь заселением одной нашей планеты, оставив все остальные тела близ иных теплых звезд пустыми камнями? — горячо возразила Лореллея.
— Однако, как ни жгучи ваши слова, дама Ума и Красоты, но огонь костра, куда мотыльками стремятся эти профессора, наверняка более жаркий, с угрозой произнес папий.
— Живет же человечество по разным материкам на Землии, отчего бы ему не быть расселенным и по другим пригодным для жизни островам океана Вселенной, — вступил О Джугий. — Тем более что с этих чужезвездных островов люди прилетели к нам.
И Скалий исподлобья посмотрел на него.
— Вера, как скала, крепкая вера, сильна тем, что не нуждается в доказательствах.
— Но доказательства есть, ваша всесвятость, — снова вмешалась Лореллея. — Посмотрите на этот камень.
И Лореллея указала на украшавшую ее грудь брошь, в которой переливным огнем сверкал огромный бриллиант неповторимой красоты. Прежде драгоценность была скромно скрыта в складках одежды.
При виде бесценного камня глаза у страстного любителя таких вещей И Скалия загорелись.
— Что это? Откуда такое великолепие? Где приобретено?
— Я сделала это сама из обыкновенного угля.
— Стоит ли гордиться колдовством? — мрачно заметил папий.
— Это не колдовство, а доказательство переданных мне одним из наших гостей знаний. На их чужезвездной родине они так высоки, что люди там умеют превращать одни вещества в другие.
— Греховно адхимией занимаются? — зловеще произнес папий.
— Вовсе нет. Алмаз и уголь не разные вещества, а лишь различные их состояния, например, как лед и вода.
— Однако я дорого бы дал за такую льдинку, — сказал Великопастырь, не сумевший смирить все до одной свои человеческие страсти.
— Возьмите себе, ваша всесвятость, я сама вырастила этот кристалл при особых, подсказанных мне условиях, сама и огранила его, придав ему такое великолепие, как вы отметили.
И Скалий задумался.
— Хорошо, — наконец вымолвил он. — Я возьму камень для украшения Святиканского храма. Так чему же еще научили прилежную ученицу гости Горного замка?
— Увы, я тщетно пыталась узнать, как превращать одно вещество в другое. Поняла только, что пришельцы держат это в тайне, ибо такое превращение сопряжено с освобождением невероятной силы, сопоставимой с самой стихией или с тем, что произошло когда-то у нас с Годдоном и Саморрой.
И Скалий насторожился.
— Вот как? Не потому ли новые профессора в Карбонне и на востоке ратуют за отказ от всякого оружия и прекращение войн?
— Они говорили и мне об этом, — заметил О Джугий.
— Глупость! — изрек Великопастырь. — Войны могут быть прекращены не отказом от оружия, а угрозой страшной карающей силы и превращением всех стран в один общий монастырь без государственных границ, с крутым и суровым монастырским уставом, равняющим между собой всех, обязанных трудиться, не зная вечных пут супружества и забот о новорожденных, воспитание которых в труде и смирении станет делом монастыря.
Впервые высказал вслух затаенные свои мысли И Скалий, глядя, какое впечатление они оставят на присутствующих.
Кашоний весь сжался в алый комочек, усмотрев в сказанном доказательство своих дерзких догадок о душевной болезни папия. Только безумцу могла прийти в голову такая мысль, но он восхищенно воскликнул:
— Немногим на Землии приходилось слышать мудрость Всевышнего, произнесенную Им самим. О Джугий удивленно взглянул на Кашония. Лореллея сидела опустив глаза.
— Так что ваш новорожденный сынок, наша прекрасная дама, попал бы в надежные руки и не высказывал бы в зрелости еретические мысли о некоем Всеобщем Законе Развития Вселенной.
О Джугий выпрямился, чувствуя, что неспроста папий вспомнил о Законе Всеобщего развития, заменявшем, по мысли О Джугия, Всевышнего.
Лореллея поднялась и присела в глубоком реверансе перед Великопапием, коснувшись губами его разукрашенных перстнями пальцев и вручив ему при этом свой бриллиант. Гордо ступая, направилась из зала.
— Отец церкви проводит вас, прекрасная дама, — сказал ей вслед папий, — тем более что получил в пути должное назидание, — и он многозначительно взглянул на Кашония.
Тот с угодливой поспешностью вскочил и засеменил вслед за шуршащим по полу шлейфом уходящей красавицы.
— А мы побеседуем об окончании некоторых войн, — обратился к О Джугию И Скалий.
— Что я должен сделать? — напрямик обратился к нему Горный рыцарь.
— Отправиться в лагерь вероотступника Мартия Лютого и предложить ему стать настоятелем первого общинного монастыря, который мы учредим здесь, в Горном замке, с уставом, распространяющимся на всю округу. И твои люди здесь, надев монастырские одеяния, будут все равно трудиться, наряду с былым своим рыцарем, иноком Джугием. Путы вечного брака, ныне так тяготящие тебя, будут упразднены, и все дети станут воспитываться в труде и послушании опытными людьми под руководством отца Кашония.
О Джугий опустил голову, его бородатое лицо помрачнело.
— Прежде чем ты примешь это посольское поручение, — продолжал И Скалий, — надлежит тебе, О Джугий, пригласить сюда всех своих былых гостей, которых по твоей просьбе я устроил профессорами в разные университеты. Мы узнали, что они хранят крайне важные для церкви тайны, которые им придется открыть Мне, когда Я для свидания с ними прибуду к тебе еще раз. Имей в виду, что с такими людьми, как Мартий Лютый, впрочем, в равной степени и тритцанский король Керний и его сынок лорк Стемли, герцог Ноэльский и даже новоявленный король Кардий VII, да и со всеми, власть заимевшими, разговаривать надлежит, имея в руках силу стихийную, о которой обмолвилась твоя жена. Годдом и Саморра! Священные предания! Мартий должен понять, что мы обретем вновь стихийную силу, что обрушена была на греховные города древности. И пригрозить такой силой Мартию Лютому придется тебе.
Братья остались одни в рыцарском зале, слуги исчезли следом за Кашонием, все произнесенное сейчас Великопапием было не для их ушей.
Но еще менее предназначались для них резкие слова О Джугия.
— Прости меня, И Скалий, Великопастырь всех времен и народов, который для меня остался И Джугием, братом моим, — при этих словах великан поднялся, смотря на папия как бы с высоты. — Не приму я твоего поручения, ибо не стану никому лгать и грозить, пусть даже вероотступнику, стихийной силой, которой у тебя нет в руках. И гостей своих былых для выуживания у них тайны стихийной силы, вырывающейся при превращении веществ, к себе в замок я не приглашу.