— Вы правы, мужественный Мартий Лютый, которого славит народ, я так же, как и Надежанна, направлен сюда из того же места на небесах и готов служить ей и вам в святом деле свержения гнета.
— Недостойных тритцев! — крикнул генерал Дезоний.
— Лжесвятого злодея, захватившего Святиканский трон, И Скалия, со всей его лживой скалийской религией балагана! — яростно вступил Мартий Лютый.
— Войны нетерпимы, и следует возможно скорее закончить их! воскликнула Надежанна.
— Тогда дозвольте находиться при вас, маршал Френдляндии! — смиренно попросил жену Никита.
— Я беру его в советники, — решительно заявила Надежанна.
— Слово маршала на войне — закон, — рявкнул Дезоний.
— А где отряд? — спросил Мартий Лютый. — Он нам так нужен.
— Сейчас прибудет, но… требуется одно милостивое решение, исходящее от его всевластия Кардия VII.
— Если оно касается допущения бравых молодцев к битве, то считайте его полученным.
— Но предупреждаю, ваше всевластие, речь идет о помиловании.
— Я помилую кого угодно, кроме Дордия, самозванца и разбойника.
— Или лжепастыря всех времен и народов И Скалия, — добавил Мартий Лютый.
— Речь действительно пойдет о разбойниках, но не об этих.
— А о ком же? — поинтересовался усталый король.
— О Гневии Народном.
— Что-что? — испуганно переспросил Кардий. — О гневе народном? О бунте, мятеже?
— Нет. О человеке, которому дали такое имя за перераспределение, я бы сказал, богатств, встреченных им у проезжих в лесу и передаче их беднейшим земледельцам.
— Ах, вот о ком речь! — облегченно вздохнул король. — А много с ним людей?
— Почти как деревьев в лесу.
— И вооружены? — поинтересовался генерал. — Ваше всевластие, на этот раз ваше милосердие обернется бранными победами.
— Пусть будет так, — устало махнул рукой король. — А кто поведет их в бой, если вы, рыцарь, останетесь при Деве Небес?
— Их предводитель, о котором я говорил, Гневий Народный. Прикажите найти его. Пока он благоразумно прячется в соборе.
Король дал знак, приближенные выбежали из зала и через некоторое время вернулись вместе с коренастым мужчиной, заросшим черной бородой, с бронзовой серьгой в ухе и сверкающими черными глазами.
— Рад служить делу вашего всевластия и изгнанию тритцев с земли Френдляндской, — с поклоном произнес он.
— А ты, вижу, обучен рыцарской речи, — полуотвернувшись, заметил король. — Не хочешь ли взять другое имя?
— Честно говоря, единственное, чего боюсь, это вступить с вами в спор, ваше всевластие.
— Ладно, лишь бы вел свой отряд и готов был умереть за меня. Этим заслужишь мое всепрощение, — и король закончил аудиенцию.
При выходе из зала его перехватила девица Лилия де Триель.
— Возлюбленный мой король! Мне так много надо вам сказать.
— Но я смертельно устал, скажете под одеялом.
— Нет-нет! Вы только послушайте, что я заметила, находясь на балконе, выходящем в зал. Какими они обменялись взглядами!
— Кто обменялся, не пойму?
— О, поддержи меня, всевышний! Клянусь вам сутью женщины, она не Дева.
— Кто не дева?
— Эта рыжая Надежанна, ваш маршал. Мало того, что она, именуя себя небожительницей, пользуется ночным горшком, она еще и обменялась страстным, бесстыжим взглядом с этим мужчиной в серебристых доспехах.
— Ах, дорогая, насколько я был бы спокойнее, если бы вы всегда находились за балдахином нашей сладостной кровати, — с укором вздохнул король.
— Но я ее видела не из-за балдахина, а с балкона.
— Она просто обрадовалась.
— Так «по-девичьи» радуюсь только я при виде вас, мой возлюбленный король.
Глава третья
БАБА ИЗ АДА
Не тот силен, кто силой давит,
А тот, кто ловко дело справит.
Палатка маршала, под цвет ее доспехам, была серебристой. В таких же доспехах находился при маршале в качестве советника и странствующий рыцарь О Кихотий.
Они избегали оставаться наедине, имея на это каждый свои причины, неуместным считая и разговор при посторонних на неизвестном всем «звездном языке».
О Кихотий разработал до мельчайших подробностей план полного уничтожения тритцанского войска, добавив с обычной усмешкой:
— Оказывается, и за тридевять парсеков сгодится ископаемый опыт римских легионов, Александра Македонского, танкового бога Гудериана и титана среди всех маршалов — Жукова, славы XX века.
Надежанна отрицательно покачала головой.
— Нет, — решительно заявила она. — Никакого всеобщего уничтожения. Более того, следует вообще избегать убийств! — И добавила вполголоса: Математика учит, что частичное превосходство хотя бы в одном месте скажется эффективнее многократного превышения общих сил. Толстый веревочный жгут легче перебить там, где он соединяется слабой нитью. — И уже громко заявила всем: — Основой нашей кампании изгнания захватчиков будет их пленение, а не убийство. Пусть глашатаи объявят тритцам, что вместо мечей их ждет пиршество, одновременно озаботьтесь, чтобы у них разгулялся аппетит. Для этого поступайте так: зайдя с фланга их строя, бросьте на них закованных в тяжелые латы всадников, коней, а следом за тяжелой конницей все отобранные кареты знатных дам, прикрытые снаружи щитами. В каждую карету пусть влезут по двадцать молодцов Гневия Народного. Конница и кареты, сопровождаемые разбойничьим свистом, углубятся далеко в тыл противника и отрежут подход к их армии, обозам с продовольствием. Этой ударной группе разделяться по ходу движения и разъединять тритцанскую армию на отряды, которым предлагать почетный плен со щедрым угощением. Их голод будет нашим союзником.
— Это же типичный танковый прорыв, сопровождаемый бронетранспортерами, — прошептал Никита, пораженный находчивостью своей Нади.
— Брать в плен малыми группами! Замысел, достойный мужа! — восхитился генерал Дезоний.
— Притом внезапно, — добавила Надежанна, — и там, где это меньше всего можно ожидать. Ищите непроходимые места, надевайте на ноги воинам скользящие планки, как на севере, чтобы не утонуть в болоте, и окружайте их, разделяйте, нарушайте связь, а главное — снабжение. Пусть до их сознания дойдет, что выгоднее перейти к нам в плен, чем гибнуть напрасно отрезанными…
— Так же напрасно нанося нам урон, — добавил генерал Дезоний.
Никита ушам своим не верил. Его ли это Надя? Или это математическая мудрость компьютера, вмонтированного в ее скафандр, говорила ее устами? Но откуда у нее такая твердость, уверенность? От доброго сердца и веры в торжество справедливости?
Мартий Лютый был куда меньше изумлен, чем рыцарь О Кихотий, ибо наивно счел распоряжения Надежанны внушениями свыше.
Разрушенное село, куда оттеснена была часть бежавших из-под Орлана разрозненных войск тритцев, имело жалкий вид.
В небе сгущались дождевые тучи, но торчащие обгорелые бревна и кучи пепла, оставшиеся на месте былых хижин, не сулили укрытия «завоевателям».
В доме убитого старосты Гария Лютого остались лишь каменные стены, но во дворе так и стоял с памятного дня ужасов длинный стол.
Сейчас за ним снова сидел со своими приближенными «король Дордий IV», огромный, рыжебородый, в пропахших грязью и потом латах. Он был нисколько не менее голоден, чем его изнуренные бегством солдаты.
На этот раз приспешники «короля» не пировали за столом, а жадно утоляли голод после «греховного» разрешения, данного Дордием: «Пустить в дело трупы врагов, а не закапывать их зря в землю».
Поскольку поле боя оставалось за преследующими тритцев лютерами-френдляндцами, то доступными врагами были лишь бежавшие в лес земледельцы, за которыми устраивалась охота, как за желанной дичью.
Громоздкий, мрачный, как его темные доспехи, рыцарь-бородач восседал во главе стола, когда во двор на длинноногом заморском коне влетел всадник в богатых доспехах, с золотым плюмажем над сверкающим шлемом.