- Но все равно придется переодеваться, - напомнил Никитин. - Не здесь, так дома.
С надменным лицом Карп Львович снял пижаму. У него были неширокие, но округлые плечи, загорелые по локоть руки, широкие в запястьях, а бицепсы и мышцы груди уже дряблые, отвисший живот; на голени уродливый след как бы от раскаленного клейма.
- Я вижу, ты устал, - сказал Карп Львович. - Это моя теща за один вечер и одно утро все скашивала. А мы повозимся. - Карп Львович хмуро взглянул на Никитина: - Ладно, пошли завтракать, похмеляться. Друг ждет. Мастер пишущих машинок...
Карп Львович первым вступает в проход между высокой крапивой, спускается в зеленую, испещренную солнечными бликами тень реки, снимает обувь. Вода пузырится вокруг белых икр. Карп Львович сдвигает шляпу на затылок, окунает косу в воду, чтобы смыть налипшую траву. Металл сверкает золотом под водой в солнечном блике.
В столовой шумно и весело. Выбритый Костелянец что-то рассказывает сестрам. Темная Ксения смеется, ее глаза прозрачны и блестящи, на скулах пятна румянца. Костелянец улыбается - губами. Вокруг стола крутятся дети, норовят что-нибудь схватить. Темная Ксения и белокурая Ирина на них шикают, завтрак еще не готов. О ножки стола и загорелые ноги сестер трутся кошки. Елена Васильевна у печи. Вдруг одна из кошек противно взвизгивает - ей кто-то отдавил лапу.
- О господи, кошки!.. - восклицает белокурая Ирина.
- А ну пошли! - гонит кошек Елена Васильевна, схватив мухобойку.
Кошки разбегаются кто под стол, кто в закуток между холодильником и стеной.
- Бабушка! не бей их! - кричат дети.
- Пусть мышей ловят! - отвечает Елена Васильевна. - А не путаются под ногами.
- Лена, слушай детей, - говорит ей Карп Львович, усаживаясь на свое место у буфета, возле этажерки, под картиной. Он оборачивается и срывает вчерашний листок календаря. Открывает дверцу буфета, звенит пузырьками, шуршит бумагой; заглядывает на полки с тарелками, в банку с солью, роется в старых газетах и журналах... Вскоре все рыщут по дому: внуки, дочки, Елена Васильевна. Карп Львович сердится. Очков нет как нет. Никитин предлагает свои услуги. Карп Львович колеблется - и все-таки прячет листок в выдвижной ящик этажерки, сам почитает, когда найдутся очки. Карп Львович объясняет Костелянцу, что это с ним постоянно происходит, кто-то с ним играет: то брючный ремень исчезнет, а через некоторое время объявится на самом видном месте, то городская шляпа, та, в которой он ездит за пенсией, - и вдруг идешь, глядишь, а она висит на калитке; не говоря уже об инструментах... Все посмеиваются. Карп Львович сурово глядит на домашних.
- Подожди, я тебе еще не то расскажу, - обещает Карп Львович, пытливо вглядываясь сквозь катаракту в смуглое сероглазое лицо Костелянца. - Какие случаи происходят.
И лицо его плывет в мягкой улыбке, глаза тепло синеют.
- В тебе, Ваня, есть что-то... незряшное.
Темная дочка Карпа Львовича быстро и пронзительно взглядывает на Костелянца и опускает глаза, ее тонкие губы подрагивают в улыбке, она продолжает молча резать хлеб. Длинные пальцы смахивают крошки в ладонь. Белокурая Ирина расставляет тарелки. Карп Львович достает из-за стекла стопки, звучно звякает ими, ставя на стол, и подмигивает Никитину, Костелянцу. Костелянец, не выдержав, глухо лает-смеется. Никитин уже заметил, что он становится нетерпелив и неспокоен, когда дело пахнет выпивкой.
Во рту вдруг появляется вкус верблюжьей колючки.
Елена Васильевна водружает на середину стола чугунок с картошкой.
- Почему без тушенки? - спрашивает Карп Львович.
- Вся кончилась.
- Ну а водочка-то есть еще, - тут же подхватывает он, - в погребах?.. Раз уж пошел черт по бочкам!
6
Теперь уже Никитин растянулся на раскладушке - отдохнуть после косьбы а Костелянец сидел, привалившись к черной стене бани.
Ксения снимала белье над лужайкой. Костелянец, покусывая травинку, смотрел на нее. В бестрепетном небе снова хаотично летали ласточки, где-то громко ругались колхозницы, кричали петухи.
- Извини, - сказал Костелянец. - Чьи это дети, что-то я не запомнил.
Никитин обернулся. На угол дома вышли белянки в разноцветных платьицах, с любопытством глядели на них, о чем-то перешептывались.
- Ксенины.
- Но она же темная, а девочки...
- В отца.
- Где он?
Никитин хмыкнул:
- Он в любой момент может приехать, Москва рядом.
- Не надо хамить, - сказал Костелянец. - Я просто интересуюсь окружающими. И ты же знаешь мой вкус... Пойдем в магазин?
- Тебе мало?
Костелянец полез за сигаретами, протянул было пачку Никитину, но спохватился.
- Забыл. Да-да, - пробормотал он, прикуривая, с наслаждением прикрывая глаза. - Хотя... я-то думал, честно говоря, что мы по старинке раскумаримся.
Никитин покосился на него:
- В каком смысле?
- В прямом, дружище.
- Не понял.
Костелянец усмехнулся:
- Ты думаешь, я забыл, с кем ты прокурил свои ботинки? Долг платежом красен. Свернутый план действий в моем каблуке.
- Ты же мог попасться.
- Четыре тысячи верст фатального везения, - откликнулся Костелянец. И, оказывается, зря.
- Ты можешь закопать это.
- Чтобы в этом саду вырос прекрасный белый цветок?
- Белый?
- Ну да. Или розовый. А может, даже фиолетовый.
- Ты же знаешь...
Костелянец кивнул.
- Я тебе всегда удивлялся, - сказал он, прикуривая новую сигарету от старой.
Никитин молчал.
- Принести вам квасу? - крикнула Ксения, остановившись на дорожке с охапкой белоснежного белья и глядя на них из-под руки.
- Нет, - сказал Никитин.
- Пожалуйста! - крикнул Костелянец. - Знаешь, что меня удивляет? - тут же спросил он.
- Мм? - промычал Никитин.
- Что в этот сад вход свободен.
- А?
- Нет сторожа с вращающимся мечом.
В кустах задрались воробьи, Никитин приподнял голову:
- Думал, кошка.
- С твоего позволения продолжу ассоциативную цепочку. Помнишь историю, которую рассказывал Киссель? Про Ури Геллера?
- Фокусника?
Кто-то шел по траве. Никитин посмотрел. Это был его сын Борис, синеглазый и белокожий, как мама, толстощекий, лобасто-серьезный. Он нес банку с мутным хлебно-яблочным квасом.
- А где же тетя Ксюша? - спросил Костелянец, принимая банку.
- Ее дед заставил мыть пол, - сказал Борис. - А бабушка с мамой ушли за речку ворошить сено. И мы сейчас пойдем.
Борис не уходил, глядел исподлобья.
- Смотри, тебя забудут, - сказал Никитин.
- Сам знаю где.
- Может, ему и неохота, - возразил Костелянец. - А, Борь?
- Как сено высохнет, дед лошадь возьмет, Голубку, - быстро ответил Борис и облизнул губы.
- А, ну тогда, конечно, надо спешить.
- А вы?
- Да, видишь, твой папаша - Обломов-на-раскладушке, его не свернешь.
Борис потоптался, вздохнул:
- Я пошел.
Костелянец приложился к банке, предложил Никитину, тот отказался.
- Не любишь?.. Квас.
Никитин взглянул на Костелянца.
- "Все снится: дочь есть у меня..." - пробормотал Костелянец. - Что это ему взбрело: дочь? Обычно ждут сына. У него так и не было детей?
- У кого.
- У Бунина.
- Тебе лучше знать.
- Бунину снилось, а у меня есть: глаза немного раскосые, волосы черные... Не понимаю Бунина. Мне понятнее знаешь кто?.. Хармс.
- У него полно было сыновей?
- Нет. Он обожал только молодых и пышных женщин! Остальное человечество вызывало подозрение: старики, старухи и особенно дети... Но твой Карп Львович душевный старик. Почти всегда вовремя наливает.
Оба надолго замолчали.
"Дядя Игорь!.. дядя Игорь!.." - послышались голоса.
Напрямик через грядки бежали белянки, Борис шел позади.
- Что такое? - спросил Никитин, отрывая отяжелевшую голову от брезента.
- Опять Чернушка!..
И одна из девочек раскрыла ладони, показывая зеленоватую птицу с подогнутыми лапками. Она медленно мигала.
- Вот тут под крылом ранка.
- ...Где?
- Принести перекись?
- Ну, несите.
- Я уже несу, - солидно сказал Борис, показывая пузырек.