Сценарий, по которому меня пытаются заставить играть, похоже, не очень сложен. Надо просто делать вид, что последних семи лет не было. Что я не Знахарь, вор в законе, человек, авторитетный не только в воровских кругах. А только что повязанный Константин Разин, врач скорой помощи, первоходок по галимой подставе. Которого слили родная жена и мой же собственный младший брат, правда – единокровный, то есть родной только по отцу, но ведь брат же! И я должен забыть целую жизнь – потому что порой мне казалось, что до августа 96-го, когда в первый раз меня взяли за убийство Смирницкой, я и не жил вовсе. Да и если объективно рассуждать – то девяносто процентов событий моей жизни произошли в эти самые семь лет! И все, что я собой представляю на сегодняшний день, – результат этих самых событий. А теперь, выходит, нужно спустить эти годы в парашу и начинать все с чистого листа. Или, точнее, – с того листа, что мне сегодня предъявил живучий Муха. С постановления о моем аресте!
Ну нет, ребята, не дождетесь!
Бахва слушал меня, не перебивая. Дослушав, помолчал немного, покурил. Затем стал задавать вопросы. На это Бахва всегда был мастер. Вопросы его были точны, и ответов он требовал таких же точных. Я это хорошо запомнил по первой ходке, поэтому отвечал подробно. Даже чересчур подробно. Отвечал, а сам думал о том, как Бахве охота всю эту шнягу по второму разу выспрашивать! Ведь знает же все, до последней закорючки! На этом месте все это так же вот выведывал-выспрашивал. Потом еще и пробивал кое-что по своим каналам для меня. И не раз. Так что наверняка помнит всю историю со Смирницкой. Может, и не в подробностях, но в общих чертах точно. А теперь, по сценарию, неизвестно кем написанному, приходится ему все заново выспрашивать. Ну что ж буду грузить подробностями почем зря. Раз он такой любопытный. А может, и вправду Бахве все это интересно. Все-таки не вчера дело было, а старик мог и подзабыть многое за давностью лет.
– В общем, так, братан, – подвел он итог моему рассказу. – Расклад мне твой понятен. И судя по этому раскладу, придется тебе соседку на себя брать. Не кипешись, выхода у тебя другого нет. Думаешь в несознанку пойти? Не дадут тебе, неужели еще не понял? От тебя будут добиваться только полной и безоговорочной капитуляции, как от Гитлера. Ничего другого их не устроит.
– Кого – их? – спросил я.
– Не перебивай! – прикрикнул Бахва, – Кого, кого... Мусоров. И Карабаса-Барабаса. Чего глаза выпучил, не понял? Э-эх, ты, врач – ученый человек!.. Того, кто их кормит и за веревочки дергает. И кого никогда не видно. Вот он-то и есть настоящая причина того, что ты здесь. Придет время, узнаешь, кто этот Карабас-Барабас. Если только ты очень фартовый. А то с таким характером, да такими тараканами в башке... Странно будет, если доживешь. Упираться тебе здесь трудно, почти невозможно. С вилами на паровоз бросаться – беспонтовое занятие. У них против тебя все – а у тебя только ты. Сильно упорствовать станешь – в лучшем случае замочат. В худшем – покалечат. Ну а в самом плохом допрыгаешься до пресс-хаты. Тогда все. Опущенному на зоне не жизнь, лучше сразу сдохнуть.
– Но ведь я же не убивал эту самую Смирницкую! На мне нет никакой вины! – подыграл я.
– Ну да, ну да... – как-то совсем по-старчески пожевал синими губами Бахва. – Здесь таких, безвинных, из десяти один – точно. Если не больше. Бывает, конечно, что разбираются и отпускают, не доводят даже до суда – но это я не знаю, каким местом Удача должна к тебе повернуться, или ты к ней! Это, братан, редкий фарт. Такого я мало видел, хотя почти всю жизнь чалюсь по кичманам. В лучшем случае – освободят из зала суда. За недостатком доказательств или отсутствием состава преступления. Но твой случай не такой, насколько я вижу. Лучше тебе не питать пустых надежд на справедливость. Здесь такой зверь не водится. Поэтому не рви сердце! Настраивайся сразу на неправедный суд и на долгое сидение. На этап. На зону. Не ты здесь первый без грехов подставленный, не ты и последний. Нового ничего в твоей истории нету. Стара, как мир. Классика жанра. Знаешь, сколько народу за других нары полирует? Эх, лучше не знать. И не думай об этом...
Бахва помолчал. Глядя в стол, развернул конфету, откусил, запил чифирьком из кружки. Снова заговорил:
– А эту терпилу твою, Смирницкую. Эльвиру! Я ее знал неплохо. Чисто по делу. Хотя все время хотелось с ней побаловаться, если честно. Да не сложилось и не могло сложиться. Слишком с разных полей мы с ней ягоды. Были, царство ей небесное! Хорошая была баба. Умела себя поставить. За базар всегда конкретно отвечала. Уважали ее все. И блатные, и так, бизнесмены. На мелочи не разменивалась, такие дела разруливала – не поверишь! Общалась только с авторитетными людьми, в высших сферах обитала. А запороли ножом, как свинью!
Меня кольнуло, словно занозой: «Запороли ножом, как свинью!» Где-то я это уже слышал! Совсем недавно... Во сне!
– Убийц ее теперь хрен найдешь! – продолжал Бахва. – А дело заведенное надо мусорам закрывать? Надо, раз завели. Такое у них в мусарне правило. Кто правила не соблюдает, того их мусорское начальство имеет по полной программе. Кто-нибудь из них хочет, чтобы его имели, как ты думаешь? – спросил он и тут же продолжил, словно уже получил ответ:
– Поэтому они будут иметь тебя! – И ткнул пальцем меня в грудь.
Но не коснулся, остановился в сантиметре. Хотя впечатление было такое, что ткнет. Я был готов к чему-то подобному, поэтому почти не прореагировал. Только улыбнулся едва заметно – краешками губ. Но Бахва увидел!
– Че ты лыбишься, профура? Я тебе не Петросян. Не для развлечения байки травлю! Для твоей же, дурака, пользы. А то смотри, я как разговариваю с тобой, так могу и перестать, – беззлобно прореагировал он.
И снисходительно продолжил свои разглагольствования:
– В общем, труба твое дело! Мусора как борзые собаки, если вцепились в кого, то уж не отпустят, пока не порвут. Особенно когда их кто-нибудь еще и науськивает. Или награда за усердие светит. Какая-нибудь. А в тебя они вцепились конкретно. Уж чем ты им так насолил, не знаю. Пока. Но прессовать тебя будут не на шутку, это точно. По-взрослому. Пока сам не станешь рад взять на себя все, что ни предложат. Технология у них еще в тридцатые годы отработана. Может, и не до совершенства, но тебе хватит. Таких людей ломали, что мама родная... Здесь, конечно, не Лубянка и годы не тридцатые. Но специалисты у них с тех пор не переводятся. Традиции эти свои сучьи дети друг другу передают, как переходящее знамя – из рук в руки.
Потом он помолчал, поглядывая на меня хитро, как бы раздумывая над чем-то. Я тоже молчал. Ждал, куда же все-таки подует ветер, куда Бахва повернет разговор. Может, так и след какой нащупается. Намек какой-нибудь... Ну чего он меня парит?! Может, микрофон какой в стену вделан, и старик знает, что за нами следят. Оттого и боится слово лишнее молвить – намекнуть хотя бы, что он не впал еще в маразм и прекрасно помнит и кто я такой, и за что уже сидел в этой самой четыреста двадцать шестой! А может, и стукачок подсажен среди братвы. Только тогда это с его же ведома.
– Да, специалисты у них есть на все руки. И ноги. И еще на кой-какие места, – продолжал неторопливо рассуждать старый вор. – Не к ночи будь помянуты... Ты про пресс-хату слыхал что-нибудь?
Не только слыхал – посетил еще в первую ходку. Тогда пришлось бритвой распороть себе брюхо от края до края. Этим диким, на первый взгляд, поступком я не только спас себя от неминуемого бесчестия в блатном мире, но и создал начальный авторитет. Сразу определил свое место. И бритву эту дал именно Бахва. По сути дела, став моим крестным в криминальном мире. Я всегда это помнил и был ему за это благодарен. Тем более не мог понять произошедшей со старым вором перемены. Но, решив молчать и наблюдать, так себя и вел. Поэтому только мотнул головой в ответ, мол – не знаю.
– Ну да... Откуда тебе знать. А знать бы надо, раз уж сюда попал, – Бахва щелкнул зажигалкой, затянулся и не спеша выпустил дым, выдерживая паузу. – И не смотри так вопросительно. Эта перспектива реально твоя. Я уже сказал тебе, что крутить они будут тебя по полной программе, а это как раз в полную программу и входит. Чтобы человека не просто заставить что угодно подписать, а раздавить чтобы. Опустить ниже плинтуса. Чтоб не поднялся уже, доколе на зоне будет. Для этого у мусоров здесь есть хата специальная. Держат там специально обученных качков-педерастов. Силой против них ничего не сделаешь, потому как их много. Это тебе не в кино. Отымеют всей хатой как хотят и сколько хотят. Мусора им в этом препятствий чинить не станут. Для того туда и кидают. Опускают раз и навсегда. Это как клеймо. А чем с таким клеймом на зоне, лучше в земле с червями. Хотя, конечно, кому как... Только ты ведь не из таких, я так понимаю?