Что им нужно, интересно?! Проверяют – не сдох ли еще?! А что потом – добьют, чтоб не мучился?! Подумалось, что, может быть, старый Бахва прислал их именно для этого. От него теперь можно всего ожидать, от сучары. Я приоткрыл один глаз и увидел Кулька прямо перед собой. Тот, в свою очередь, разглядывал меня, присев на корточки.
– Жив, – осклабился Кулек и, оглянувшись, сказал Злому: – Вишь, зырит!
Затем снова повернулся ко мне и спросил:
– Ну че, братэлла, прочухался? Втыкаешь? – и тут же сам себе ответил: – Втыкает.
Тут подал голос Злой:
– Ты базлал, ты доктор?
Я разлепил окровавленные губы и, насколько мог внятно, ответил:
– Врач…
– Врач, – эхом отозвался Кулек. – Не по кошкам-собачкам, случайно?
Я отрицательно мотнул головой.
– Хорошо, – сказал Злой. – Пошли, Айболит, твою мать…
Кулек захихикал:
– Как, ходить-то можешь?
Я не был в этом уверен, но кивнул и попытался встать на ноги. Злой с Кульком молча смотрели на мои потуги. Помогать никто, само собой, не собирался. Сволочи, ясно ведь, что им самим моя помощь требуется, могли бы и постараться! Наконец удалось подняться. Постоял, опираясь о стену, в голове снова зашумело, и я с трудом удержался на ногах. Тут Кулек все же подхватил меня под руки.
– Куда идти-то? – спросил я.
– Пошли, пошли, порезвей давай, – подбодрил Кулек, – тут недалеко.
Пошел, как под конвоем. Впереди Злой с фонариком, за мной Кулек. Все еще неясно, какого хрена им я понадобился, но что мочить меня не будут, это определенно. Пустячок, как говорится, а приятно!
В углу у смотрящего меня ожидала картина, вызвавшая сразу обоснованное сомнение – а не спектакль ли то, что я вижу? Вспомнилось давешнее поведение Бахвы, его театральные восклицания. Потому что все было в точности как семь лет тому назад – точно так же тогда лежал помертвевший пахан на своей шконке слева от «намордника». Его подернутое синевой лицо искажала маска страдания. Черные губы были слегка приоткрыты, выставив напоказ золотую фиксу. Худые смуглые пальцы судорожно стискивали край одеяла. На столике рядом со шконкой стояла литровая банка, до половины заполненная нифилем – спитым чаем. Похоже, Бахва своих привычек менять не собирался. Несмотря на то, что привычки эти грозили свести его в могилу раньше времени. Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить!
Нет, одного взгляда было достаточно, чтобы понять – старик не придуривается. Симулянта я бы сразу опознал, не сомневайтесь! Пароксизмальная тахикардия – та же фигня, что и раньше! Только сейчас Бахве было гораздо хуже, чем тогда. За эти семь лет он здорово сдал. Я решительно проковылял к больному. Клятву Гиппократа давал? Давал. Вот и отвечай за базар, гражданин Знахарь. Бахва был почти в отрубе, но что-то, видимо, все же соображал. Увидев меня у своей шконки, пахан попытался приподняться, опершись локтями о кровать. Похоже, хотел что-то сказать, но из его горла вырвалось только хриплое сипение.
– Лежи, лежи, – сказал я и, взяв за запястье вялую руку старика, нащупал пульс.
Да, этот «моторчик» явно давно шел вразнос. Ресурс почти исчерпан, но в моих силах было еще немного продлить его существование.
– Майку с него снимите, – безапелляционным тоном велел я уркам, стоящим и сидящим вокруг. И снова повернулся к больному.
После секундной паузы голос Злого произнес «Вперед!», и тут же у шконки возникли двое. Я отпустил руку пахана и отступил на шаг в сторону. Урки приподняли пахана, помогли сесть и стащили с него футболку. Все тело Бахвы было покрыто татуировками и походило на географическую карту. Там было на что посмотреть, но сейчас мне было не до того. Бахве было плохо всерьез. Сердце под грудиной колотилось с такой силой, что едва не прогибались кости, и каждый удар был отчетливо виден. Смотреть на это было жутковато даже такому бывалому врачу скорой помощи, как я. Казалось, что сейчас или сердце не выдержит, разорвется, или – грудина. Хрустнут кости, треснет кожа, брызнет кровь – и запрыгает по полу, разбрызгивая красные капли, пульсирующий четырехкамерный мячик…
Я мысленно еще раз обругал старого дурня и спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Чифирили?
И не дождавшись ответа, снова подал голос:
– Будете молчать, кинется ваш Бахва, как пить дать. Меня сюда как врача пригласили? У врача есть конкретные вопросы. И ему нужны конкретные ответы. Поэтому спрашиваю еще раз: чифирили?
– Ну чифирили, – нехотя ответил Злой. – Не вишь, что ли, нифиля полбанки на столе.
– Вижу. Давно чифирили?
– Чифирили? – переспросил Злой озадаченно, переглянулся с каким-то незнакомым мне уркой: – Где-то час тому. Может, полтора. Не больше.
– И ему сразу плохо стало? – уточнил я.
– Ну… да. Почти сразу. Минут, может, через пятнадцать. Меньше даже.
– И давно он так вот?
– Да… – безнадежно взмахнул рукой урка, с которым переглядывался Злой. – Всю дорогу. Сколько ему ни говорили – не пей чифиру, загнешься! А у него одна на все отмазка – раньше смерти не помру!
– Ну, с этим трудно не согласиться, – попытался я усмехнуться. – Только это не означает, что нужно так торопиться с ней встретиться. Лекарства какие-нибудь у него есть? Должны быть, не вчера ведь это у него началось!
Здесь я немного слукавил. Диагноз Бахве был поставлен мной семь лет назад. Тогда же я и выписал все нужные старику лекарства. Если бы Бахва не принимал их, до этой встречи он бы и не дожил. Значит, как рассчитывал я, какая-никакая аптека у смотрящего должна быть. Но расчет этот не оправдался:
– Да нету ни фига! – зло ответил все тот же урка. – Были какие-то колеса у него, дак третьего дня шмон был. Все отобрали, суки позорные. И че им скажешь?!
– Ну да… – вздохнул я, и дыхание тут же перехватило от боли в ребрах. – Ну да!
Значит, все как тогда. Умирающий старик и ноль лекарств. Повторять в сегодняшних условиях аттракцион с безмедикаментозным лечением пароксизмальной тахикардии было почти убийством. И, соответственно, самоубийством. Потому что при неблагоприятном исходе лечения незадачливого лекаря порвут в клочья сокамерники. То есть почти наверняка.