Накинув халат, она долго пила кофе, порой вспыхивая и закрывая лицо руками при воспоминании о бесстыдном грузе, обтянутом зеленым трико, потом написала обстоятельные письма Селии и Стиву, потом сунулась было в последний роман Джеффри Чартера,[8] но радость ожидания переполняла ее настолько, что читать не было никакой возможности. И в восемь часов, чуть дрожа от нетерпения, недосыпа и утренней свежести, она уже стояла в сквере перед Балетной школой, адрес которой узнала у Жана как бы совсем между прочим. Сделав ангельское лицо, она уверила его, что открытая им Женева настолько ей понравилась, что Бог с ней, с Данией, — она лучше останется здесь еще на пару дней, чтобы увидеть и окрестности. Но поскольку до двух он все равно будет отдавать свой долг конфедерации, пусть назовет наиболее интересные, на его взгляд, места, и она сама побродит по городу. А вечером они вместе поедут смотреть развалины старинного замка Эрманс. В числе достопримечательностей, как правильно рассчитала Джанет, оказалась и Балетная школа, построенная еще Готфридом Земпером, прославленным строителем Дрезденской галереи.
Она смутно представляла себе, что значит «утренняя» репетиция, но все же надеялась, что таковая начнется не позже девяти часов. Однако время шло, а вычурные двери вестибюля так и не открывались. Джанет занервничала. Может быть, репетиция будет не здесь, а в театре или где-нибудь еще? Но помня совет Стива, что в любой ситуации надо уметь ждать, девушка все же решила сидеть до конца — и ее терпение, стоившее немалых усилий, было наконец вознаграждено. К десяти к зданию стали подходить студенты.
Милош появился едва ли не последним в светлом льняном костюме, сидевшем на нем подчеркнуто небрежно и оттенявшем смуглость его кожи. Что-то до боли знакомое на секунду увиделось Джанет в этой вальяжной, но твердой походке, в медленных, полных внутренней силы движениях. «Господи, папа!» — вырвалось у нее, так что она едва успела закрыть рот ладонью. Действительно, Милош, несмотря на более высокий рост и смелее очерченные черты, был верной копией Стива, Стива образца шестьдесят второго года, когда тот с прилипшими ко лбу соломенными вихрами неделями не вылезал из латиноамериканских джунглей. Не так давно вышла книга его воспоминаний со множеством фотографий, в которые Джанет была влюблена, и потому сейчас она отчетливо увидела, как много Милош взял от отца — и благодаря природе, и откровенно специально. Это сходство сжало ее сердце лишним напоминанием о запретности ее чувства… Но подождав некоторое время и сведя светлые брови в одну тонкую линию, Джанет подошла к двери в деревянных резных завитушках и смело толкнула ее, оказавшуюся неожиданно невесомой.
И как только она оказалась внутри, ее окружила веселая какофония звуков, присущих только такого рода заведениям: где-то вразнобой настраивались инструменты, откуда-то доносились ритмичные хлопки и голос, громко отсчитывающий: «И раз… И два… И три…» Сверху доносился стук пуантов, а из глубины здания молодой бас с упорством одержимого все объявлял и объявлял несчастного Радамеса. Джанет тут же захотелось закружиться в каком-нибудь сногсшибательном фуэте и пропеть арию Турандот из второго акта одновременно. Подпрыгивая как первоклассница, она одним духом взбежала на третий этаж, туда, откуда столь призывно доносились звуки батманов и антраша.
Тихонько приоткрыв дверь и убедившись, что попала куда хотела, она, сделав абсолютно невозмутимое лицо под недовольным взглядом балетмейстера — сухого старика в потертом замшевом пиджаке, — проскользнула внутрь и как ни в чем не бывало уселась на полу у самой дальней стены.