— Понимаю. Конечно. Vade in pace.[76] Если что, вы найдете старую фирму по прежнему адресу.
Время от времени она натыкалась на его имя в английских газетах — других вестей о нем не было. Поэтому в начале июня, когда она возвратилась домой, ей казалось, что после столь долгой разлуки их отношения сами собой завершатся прохладным дружеским прощанием. Наверное, Питер уже успокоился и с облегчением вернулся к обычной жизни — как и она. В Лондоне Гарриет нашла себе новую квартиру на Мекленбург-сквер и засела за роман о Каркассоне.
Пустячный случай вскоре после возвращения дал ей возможность проверить себя. Вместе с одной остроумной молодой писательницей и ее мужем-адвокатом она поехала в Аскот — развлечься и изучить местный колорит для нового рассказа: по сюжету жертва должна была упасть замертво прямо в Королевской ложе, в то время как взгляды всех зрителей были прикованы к финишу. Рассматривая — снаружи, разумеется — эту святыню, Гарриет вдруг заметила, что местный колорит включает знакомые плечи, облаченные в до боли безукоризненный костюм, и столь же знакомый попугайский профиль, четко очерченный под щегольски сдвинутым к затылку светло-серым цилиндром. Волны летних шляп пенились вокруг цилиндра, а он выделялся на их фоне, как довольно причудливая, но дорогая орхидея в букете роз. Прислушавшись к разговорам, Гарриет поняла, что летние шляпы ставят на аутсайдеров и что цилиндр явно потешается над их наставлениями. В любом случае от недостатка женского внимания он не страдал.
«Ну и отлично, — подумала Гарриет, — значит, волноваться не о чем».
Она вернулась домой, радуясь своей холодности и самообладанию. Три дня спустя, когда она читала в утренней газете, что на литературном обеде была замечена «мисс Гарриет Вэйн, известная писательница», внезапно зазвонил телефон. Знакомый голос звучал на удивление глухо и неуверенно:
— Мисс Гарриет Вэйн? Это вы, Гарриет? Я слышал, вы вернулись? Можно как-нибудь пригласить вас на ужин?
Ответить можно было по-разному, например, официально и холодно: «Простите, а кто это?» Но вопрос застал ее врасплох, а природная честность заставила промямлить:
— О, Питер… Спасибо. Я даже не знаю…
— Что? — Голос на том конце зазвучал насмешливо. — У вас все вечера расписаны до свистка пресловутого рака?
— Разумеется, нет, — ответила Гарриет, не желая показаться надутой и самовлюбленной знаменитостью.
— Тогда выбирайте вечер.
— Сегодня я свободна, — сказала Гарриет, надеясь, что такая поспешность вынудит его отменить приглашение.
— Отлично, — сказал он. — Я тоже. Так вкусим же сладости свободы. Кстати, у вас поменялся номер телефона.
— Да… я переехала.
— Может быть, мне заехать за вами? Или встретимся в семь у «Феррары»?
— У «Феррары»?
— Да. В семь, если для вас это не рано. Потом пойдем в театр, надеюсь, вы не против. Значит, до вечера. Спасибо.
Он повесил трубку прежде, чем она успела возразить. Сама бы она ни за что не выбрала «Феррару». Слишком модное место, слишком на виду. Туда ходили все, кому это было по карману, и все равно благодаря заоблачным ценам ресторан всегда оставался полупустым. А это значит, что там не скрыться от любопытных глаз. И если цель ваша — положить конец отношениям, то идти за этим в «Феррару» — не лучшая идея.
Как ни странно, они с Питером впервые ужинали в Вест-Энде. Примерно год после суда Гарриет не желала выходить в свет, даже если бы могла позволить себе вечернее платье. В те дни он водил ее в самые немноголюдные и изысканные рестораны в Сохо, а зачастую и вовсе брал машину и отправлялся со своей мрачной и мятежной спутницей в какой-нибудь придорожный трактир, где была проверенная кухня. У Гарриет не хватало запала отказываться, и, вероятно, эти прогулки не давали ей окончательно впасть в тоску, хотя часто непробиваемая веселость лорда Питера бывала награждена словами, полными горечи и безнадежности. Вспоминая то время, Гарриет в равной мере поражалась терпению Питера и досадовала на его настойчивость.