Выбираю длинный путь до дома и проезжаю мимо старшей школы. Хотя «мимо» это еще сильно сказано — власти заблокировали весь прилегающий район, и подъехать к ней близко невозможно. Заправляет тут совсем не полиция, иначе я бы уже давно устроил себе пикничок на газончике перед школой, не зря же мой папаня шериф. Нет, расследование там проводит гораздо более серьезный народ, с более значимыми постами. Полагаю, не только ФБР, но и другие трехбуквенные правительственные службы, о которых простым смертным вообще знать не положено. Уж больно много субъектов в черных костюмах шастает в последнее время по Парадайз, впрочем, наверное, это вполне логично, после случившегося первостатейного дерьма уровня Зоны 51. Однажды я попытался незаметно проникнуть в школу через прилегающий к ней лес, но оказалось, что ночью они подсвечивают всю территорию гигантскими прожекторами. Я не смог бы пройти и нескольких метров, чтобы меня кто-нибудь не заметил.
Вот когда было бы неплохо иметь под рукой ту инопланетянку — Шестую — и ее способность становиться невидимой.
Я узнаю полицейского, которого сегодня поставили следить за тем, чтобы кто-нибудь ненароком не свернул на улицу, ведущую к школе. Тодд лишь года на три-четыре старше меня. Раньше он был настоящей звездой городской футбольной команды и теперь очень любит загонять меня в угол, когда я бываю в полицейском участке, и болтать о футбольной статистике и прошедших матчах. Мгновение я колеблюсь, а затем решаюсь попытать счастья. Я хочу знать, что происходит в школе. Может быть, если я смогу подобраться ближе и увидеть детали их расследовательской работы, у меня появится представление, сколько им известно или, наоборот, не известно. Или мне даже удастся поболтать с кем-нибудь из них и выведать пару секретов, но это только если там не окажется типов с бледными рожами.
Разворачиваю машину и возвращаюсь к дороге на школу. Попутно снимаю куртку и кидаю ее на заднее сиденье, а сверху прикрываю рюкзаком.
— Здорово, дружище, — приветствую я, притормозив возле Тодда. Чуть впереди, загораживая проезд, стоит пара дорожных бочек. — Как жизнь?
— Да вот, морожу зад, защищая эту священную землю, — отвечает он, засовывая руки в карманы и кивая на дорогу, ведущую к школе. Трудно сказать, пошутил он насчет священной земли или нет, поскольку он как раз из тех парней, которые до самой смерти будут вспоминать свои славные школьные деньки.
— Да уж, — говорю я как можно непринужденнее. — Так, а чё они там хоть делают-то? А то я слыхал, там полнейший разгром, хотя отец говорит, вам все равно мало что рассказывают— даже не говорят, находят они что-то полезное или нет.
— Это секретная информация, — отвечает Тодд, слегка приподняв брови, чтобы придать своим словам важности. — Сам понимаешь — вопрос национальной безопасности. Правительство редко бывает в восторге, когда кто-то пытается уничтожить школу.
— Еще бы, — киваю я. — Слушай, у меня там в шкафчике куртка осталась, ну, еще до всей этой фигни, и… глупость, конечно, но я без нее, как голый. Может, пустишь меня — я бы по-быстрому сцапал ее и мигом обратно, а? Сам же знаешь, как ценишь куртку, в которой зарабатывал тачдауны, согласен? Она как вторая кожа.
Тодд молчит. Его лицо принимает странное выражение, будто он только что унюхал нечто страшно вонючее. Наконец, он лишь мотает головой.
— Нет, это невозможно, приятель, — медленно произносит он. — Вход строго воспрещен. Даже мне не разрешается пересекать границу школьного двора.
— Да, но…
— Нет, — повторяет он. — И не спорь.
Скосив глаза, пытаюсь заглянуть как можно дальше вглубь улицы, что ведет на школьную территорию, но не могу разглядеть ничего, кроме нескольких больших черных джипов и пары движущихся фигур в черной одежде.
Тодд покашливает, и я резко возвращаюсь к действительности.
— Ладно, — говорю я, выдавливая улыбку. — Просто решил, что спросить не помешает. Но имей в виду, если с моей курткой хоть что-то случится, я буду преследовать тебя до самой смерти.
Тодд слегка улыбается. Я сдаю назад и направляюсь прочь от школы.
Они не разрешают даже ему входить на школьный двор? Интересно… Что же, черт возьми, они там делают?
Глава 4
Дом моей бабушки самый старый в округе. Он двухэтажный и обшит таким количеством деревянной вагонки, что кажется, будто это вывернутый наизнанку барак. Мы с родителями поселились здесь на какое-то время, поскольку от нашего дома осталась лишь горка пепла. Предки уже начинали подумывать о строительстве новенького дома, но тут в городе началась вся эта заваруха, ив итоге мы застряли у Нэны (папиной мамы) на неопределенное время.
Едва я вылезаю из машины, как Эбби, наш золотистый ретривер, уже стоит на задних лапах и пытается лизнуть меня в лицо. А Дозер, наш бульдог, привстает на крыльце, и на миг кажется, будто он тоже сейчас побежит меня приветствовать, но в итоге пес заваливается обратно на бок и начинает храпеть.
Внутри дома витают божественные ароматы тушеного мяса и картофельного пюре. Любимые блюда отца, а значит, сегодня он в дурном настроении, и Нэна пытается его подбодрить. Моя догадка подтверждается, когда бабушка выглядывает из кухни и сообщает, что из Кливленда звонила мама и сказала, что задержится у родни еще на несколько недель. А это, зная мою матушку, можно расшифровать как: «я свихнусь, если буду жить под одной крышей со свекровью». Мама стала немного странной и отстраненной после того, как сгорел наш дом, но я продолжаю твердить себе, что все наладится, и она вернется в Парадайз, когда все устаканится.
Буквально вслед за мной отец тоже возвращается домой. Наверное, это даже своего рода бонус — то, что его не допускают до участия в большом расследовании— каждый день приходить ужинать домой вовремя. Отец кидает свою темную шляпу шерифа на столик у входной двери и поднимается в отведенную ему гостевую комнату наверху. Вскоре он спускается в гостиную, одетый в толстовку и джинсы, и мы втроем садимся ужинать за круглый старинный обеденный стол, который наверняка весит не меньше пары тонн.
Нэна произносит молитву и спрашивает, как у нас прошел день. Я уклончиво отвечаю, что в школе все хорошо — просто моя семья думает, что нет никакой разницы между тем, кем я был в Парадайз и кем стал в Хелене. Отец спрашивает, как руководство школы решило поступить с нашей бейсбольной командой — будем ли мы этой весной представлять Парадайз или объединимся с командой новой школы (по-моему, уж лучше вообще не играть). В ответ я лишь пожимаю плечами и погружаюсь в свой ужин.
В какой-то момент я решаю развести отца на разговор о расследовании.
— А я сегодня видел Тодда, — произношу я, между делом пережевывая мясо. — Говорит, ему даже запрещают ступать на школьный двор, хотя ему поручили его охранять.
— Офицеру Чарльстону, — говорит отец, жуя и произнося его фамилию одновременно, — не следует сплетничать о делах, которые расследует полиция. Тем более, о незавершенных.
— Это моя вина. Я притормозил возле него, когда увидел, что он стоит в оцеплении, и вынудил его со мной поболтать. Не парься, он бы не дал мне и шагу ступить за периметр.
Отец лишь молча продолжает жевать, уставившись взглядом в тарелку. Я слегка покашливаю и продолжаю:
— Так, это… а ты сам-то подходил к школе? Они там чего-нибудь раскопали? Может, у тебя есть какие-нибудь догадки, кто или что за этим стоит?
— Все из-за пацана Смита и его папаши, — словно попугай повторяет отец версию, что твердят все вокруг.
Мне хочется поправить его, сказать, что на самом деле Генри не отец Джону. Что он был кем-то вроде телохранителя, защищавшего меня, Сару и остальных, и что он погиб при исполнении. Что я сам видел, как за расположенным неподалеку дешевым мотелем его тело сжигают в импровизированной погребальной церемонии.