Впрочем, стоило за одно, за два купе звякнуть ложечке в стакане, и звуки, освобожденные, посыпались отовсюду, нагоняя друг друга, нахлестывая — и заговорили все разом, и музыка заиграла, и какого-то ребенка тут же одернули на гортанном, незнакомом языке.
Сосед с «дипломатом» хмыкнул.
— Как вы интересно поворачиваете. А как же сейчас без денег?
— Пока никак, — вздохнул Шумер. — Но они портят людей, это совершенно точно.
— Извините, — сказала жена старшего лейтенанта, тиская тючок, — но быть таким примером безденежья, как вы, совсем не хочется. У нас тоже есть опыт, и когда в квартире из еды только… — ее голос пресекся, — …только манка, полкило…
— Ладно, Насть, — скривился старлей. — Чего ты, выжили же.
— Все равно, никому не пожелаю.
— А че вы так все бедно живете? — неожиданно спросил Дима. — Мозгов нет? Сейчас деньги из воздуха делать можно.
Старший лейтенант пожевал губами.
— За словами следи, парень, — сказал он.
— Ну а серьезно, — придвинулся к столику Дима, — вот у меня почти «кусок» в кошельке…
— Твой? — хмыкнул военный.
— Вообще-то это отец дал, — сказал Дима, — но он дал бы мне и в десять раз больше, потому что умеет зарабатывать.
— Позвольте, а где он работает? — спросил сосед с «дипломатом».
— В мэрии, в Телегине, — ответил Дима.
— Ха! Это не работает, — раздалось с верхней полки, — это, получается, ворует.
— Много вы знаете! — покраснел Дима.
— А ты, типа, не в курсе? — со смешком сказал невидимый «полочник».
Через мгновение он свесился, сквозь спутанные волосы посмотрел на мажора.
— Ну, может быть, — признал Дима. — Я его дел не знаю!
— А то!
«Полочник» утянулся наверх.
— Говорят, в Пустове то же самое, — сказала Настя.
— Я думаю, что похлеще, — сказал мужчина с «дипломатом». — И город побольше того же Телегина, и в советские времена точно побогаче был. Тут и агрохимия, и камвольный комбинат, я сейчас туда с аудитом еду, и ремонтный завод, и несколько НИИ, помню, были еще, с опытными цехами и производствами. Четыреста тысяч населения. А у Телегина, кажется, всего сто пятьдесят.
— Там плохо, — сказал Шумер.
— И вы туда едете? — спросил старший лейтенант. — Вы же туда едете?
Шумер улыбнулся и кивнул.
— И зачем?
Шумер пожал плечами.
Он и сам себе, пожалуй, не мог ответить на этот вопрос. Что это — возвращение блудного сына в родные места? Тяга преступника к месту преступления? Ностальгия по памятным детским и школьным годам?
Судьба?
— Потому что там плохо, — повторил Шумер.
— Парадокс, — сосед стукнул кончиками пальцев по «дипломату». — За вами, пожалуй, записывать надо.
— Некоторые пытались, — сказал Шумер.
На верхней полке хохотнули.
— Помню, помню, — свесился парень, — у Булгакова, где Пилат допрашивает. Там тоже, как это… «Ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет…»
— Вы прямо по тексту, — сказал Шумер.
— Ну дак!
Парень пропал, но его физиономия, перевернутая, в обрамлении волос, тут же возникла снова. Из-за неправильного положения — глаза внизу, рот вверху — о выражении недоумения еще следовало догадаться.
— О! Извините, но минут десять назад вы выглядели гораздо хуже.
— Возможно, — сказал Шумер.
Сосед с «дипломатом» с живостью повернулся.
— Нет, действительно! — он отклонился в сторону и слегка прищурился, чтобы рассмотреть левую сторону Шумерова лица. — У вас, прошу прощения, бровь разбита была. А сейчас… сейчас только некая желтизна, и все.
— Значит, я ничем не рисковал, — сказал Шумер.
— Еще скажите, что вы бессмертный.
Шумер промолчал.
— Вот если б я был бессмертный, — произнес Дима, — хрен бы меня в такой поезд заманить можно было!
— И че ты тогда тут делаешь? — с вызовом спросил старлей. — Богатенький он, видите ли, а тоже, вместе со всеми, в общем вагоне. Че так?
— Киря, — затеребила его жена.
Но военный только сморщился.
— Отец машину отнял, — глядя в окно, сказал Дима.
— А на такси?
— Ага, там такие цены заламывают!
— Мы хотели сначала на автобусе, — сказала Людочка, — но маршрут отменили. Раньше был маршрут «Телегин — Пустов».