Только она задумалась, стоит ли то же самое делать с ногами, как Риго, рассеяв ее сомнения, начал судорожно шевелить ногами. От этого одеяло упало на пол, открывая ее взору все тело. Мириам никогда прежде не видела обнаженного мужчину — живого мужчину! Только рассеченные обезвоженные трупы на лекциях по анатомии в Падуе, что можно было не принимать в расчет.
Она быстро поймала и привязала одну лодыжку, потом обошла вокруг кровати и так же поступила с другой ногой. Жар усиливался, и она положила на него сверху тяжелое пуховое одеяло с ворсом, тщетно пытаясь отвести взгляд от его тела. Он не был обрезан. Конечно, за исключением нескольких иудейских младенцев, которых она лечила, она не видела и обрезанных фаллосов.
Чувство запретного только разжигало ее любопытство. Она не могла отвести глаз от его бесчувственного тела. От него исходила какая-то особая жизненная сила, действующая на нее завораживающе. Ей стало не по себе. Интуиция подсказывала, что этот человек чем-то опасен для нее, что он ворвался в ее жизнь не случайно.
Бенджамин открыл дверь и минуту молча наблюдал, с каким вниманием Мириам разглядывает его брата. Внезапно он понял, что ему это неприятно. Он заговорил, нарушив ее задумчивость.
— Паоло сказал мне, что ты просила льняных веревок. Наваро бьет лихорадка?
Мириам поспешно обернулась, довольная тем, что Бенджамин теперь сам будет принимать решения.
— Да. У него жар. Я привязала его, чтобы он не порвал мою чудесную штопку, — сказала она натянуто. Бенджамин недоуменно посмотрел на нее.
— Штопку?
— Это его слова. И еще: сказать, что он был не очень доволен лекарем-женщиной, было бы явным преувеличением;
Бенджамин нахмурился.
— Он вырос среди испанских христиан, а они не самые терпеливые из людей.
— А еще он был не в восторге от известия, что его новые родственники — иудеи.
— Дядя Исаак предупреждал меня, что разница в происхождении сделает наше объединение довольно трудным…
— Трудным? Думаю, невозможным! Если то, что ты говорил о тайно, правда и у них кроткие души, то он унаследовал от матери только цвет кожи. Его характер определяется ни чем иным, как тем, что он испанский наемник!
— Он похож на отца. А теперь пойдем к нашему пациенту.
Бенджамин подошел к кровати и убрал одеяла.
— В комнате душно, и он все еще очень горячий.
— Но нас учили…
— Разве ты поступила так, как тебя учили, когда зашивала свою герцогиню? — спросил он хитро. — Я никогда не замечал, чтобы больному, у которого жар, помогало тепло. О, некоторые оставались жить, но вопреки такому лечению а не благодаря ему.
— Тогда что же предлагаете вы, доктор? Использовать закон единства противоположностей и приложить холод, чтобы «выморозить» лихорадку? — спросила она полушутя-полусерьезно, так как никто никогда не делал ничего подобного.
— В Эспаньоле индейцы тайно лечат жар травами, которые не растут здесь, в Европе, но кроме того, и что более важно, они окутывают все тело больного холодными простынями.
Пока Бенджамин распространенно объяснял Мириам, какими травами лечат тайно и каким образом снимают жар у больного, она молила Бога, чтобы ее возлюбленный не понял, что у нее на сердце и в мыслях. Лицо ее пылало, но, благодарение Богу, кажется Бенджамин ничего не замечает вокруг, кроме собственного брата. Тем более что Риго снова начал беспокойно ворочаться в лихорадочном забытьи. И когда он попросил принести холодной воды и льняного полотна, она с радостью поспешила хоть на минуту покинуть мужчин.
Мириам и Бенджамин встретились в Падуе почти семь лет назад. Он был преуспевающим студентом, любимцем профессоров. Она же, семнадцати лет покинувшая родное гнездо и оказавшаяся без опеки в чужом городе, новом для нее мире, с большими сложностями пробивала себе дорогу. Бенджамин взял одинокую девушку под свое покровительство и помогал во всем, чувствуя, что за ее непритязательностью скрывается большой ум и твердый характер. Она была благодарна ему и за поддержку, и за терпение, с которым он ждал, пока она получит степень магистра. Но любому терпению приходит конец. Он путешествовал по всей Италии, изучая новые медицинские теории в разных университетах и необычные приемы лекарей-практиков. Некоторое время даже сопровождал легендарного Парацельса. Теперь же oн хочет жениться на ней и вернуться домой.
Глядя в зеркало, Мириам не обманывала себя. Она видел ничем не отличающееся лицо, обрамленное тонкими и мягкими волосами. Фигурой она тоже не могла похвастаться. То, что такой блестящий, красивый человек, как Бенджамин Торрес, хотел жениться на ней, должно было быть превыше всех ее мечтаний. Он был добрым и снисходительным, но, что самое важное, он ценил ее как женщину острого ума и признавал за ней право применять свои профессиональные знания в жизни. Их объединяла общая работа и общие интересы. Но… достаточно ли этих факторов для счастливой совместной жизни на чужой земле? Мириам не хотела покидать Марсель и своего отца и, ненавидя лицемерие, не хотела прикидываться христианкой, даже если там не так уж много шпионов инквизиции.
«Однако, мне 24 года, и я еще девушка. Я хочу любить, хочу иметь свою собственную семью».
Казалось, что на все эти вопросы нет ответа. Со вздохом она открыла дверь и вошла в комнату больного. Бенджамин спал на стуле с высокой спинкой рядом с кроватью. Золотистая щетина на его подбородке поблескивала в рассеянном свете свечей. Казалось, что его глаза утонули в глазницах. Ему требовался отдых. Невольно ее взгляд скользнул с милого лица Бенджамина на темного чужака. Риго спал, хотя видно было, что жар еще не прошел.
Мириам тихо пересекла комнату и склонилась над Бенджамином, осторожно тронув его за руку.
— Ты должен поесть и отдохнуть. — Заботливые слова Мириам разбудили Бенджамина. Должно быть, он задремал. — Пожалуйста, иди. Я присмотрю за твоим братом ночью и утром до начала праздника субботы.
— Ты уже разговариваешь со мной так, как тетя Руфь, когда обхаживает Исаака, — а они женаты уже пятьдесят лет! — Когда она начала подталкивать его к двери, он поспешно обнял ее и приподнял голову так, чтобы она посмотрела ему прямо в глаза. — Если мы не поторопимся, то не успеем прожить пятьдесят лет вместе, Мириам. — Он нагнулся и легко поцеловал ее, потом попытался поцеловать в губы, но она увернулась, лукаво улыбаясь.
— Этот короткий отдых прибавил тебе сил.
— Когда мы объявим о помолвке? — настаивал он, не выпуская ее из объятий.
Она боялась начинать разговор на эту тему, поскольку он всегда заходил в тупик. Мириам с ужасом думала об Эспаньоле…
Зная, о чем она думает, Бенджамин огорченно сказал: — Мириам, там — мой дом, рай необыкновенный, такой прекрасный, что у тебя захватит дух, когда увидишь его.
— Так же, как и у испанской инквизиции, если они разыщут меня там, — съязвила она.
— Но мы ведь живем не в Санто-Доминго. Ранчо моих родителей находится далеко от города, в джунглях. Там нет ни одного священника на тысячу миль в округе. Извилистые тропинки, крутые горы — там безопасно, как нигде. Думаешь, на иудеев в Марселе никогда не будет гонений?
— Но моя семья жила здесь сотни лет, — упрямо возразила она.
Он выпустил ее из объятий.
— А моя жила в Испании около тысячи лет. Нам нечего смотреть на старый мир. Возвращайся со мной в Эспаньолу, Мириам. — С этими словами он повернулся и вышел из комнаты, но его слова эхом раздавались у нее в ушах, когда она снова уселась у постели больного.
Она читала медицинский трактат Гаспаро Торелла о lue venerea, страшной болезни, называемой в народе сифилисом, которая передавалась половым путем и косила сейчас всю Европу. Глядя на Риго, она думала, не подхватил ли он этот ужасный недуг, путешествуя с имперской армией.
Вспоминая его обнаженное тело, она понимала, что ее опасения напрасны. Кожа его была чистой и здоровой, только боевые шрамы были на теле. Решив, что будет лучше не думать об этом, Мириам снова принялась за латинский текст.