– Откуда у тебя такой шрам? Как мечом!
– Рассекло веткой от бревна. Поднимали из реки деревья, верёвка сорвалась и вот… Край ветки ударил.
– Да, страшно ты выглядишь. Ещё борода такая! Сразу видно, давно не был в Азии.
– Давно, – охотно согласился он.
– Странно. Думаю, что в тебе не так? А ведь ты не грек! Ты как-то не так говоришь, – хитро прищурился купец.
– Нет, не грек, – чувствуя, как пот покрывает всё тело, пробормотал Лаций. – Мои родители жили на Сицилии. Потом нас отправили в Киликию, и там я работал у нашего хозяина из Рима.
– Да уж, эти римляне! – брезгливо фыркнул Андромах. – Везде они! Хорошо, хоть сюда не добрались. Ну, а как ты в Кина7 попал?
– По торговому пути на севере!
– О-о! Не может быть! Там же хунну! – маленькие, как бусинки, глаза впервые выглянули из-за заплывших жиром век, и в них промелькнуло искреннее удивление. – Давно?
– Да, давно. Хунну помогли мне попасть к большой стене.
– Знаю, знаю. Эти хунну – опасный народ. Но тоже любят шёлк и золото… – быстро пробормотал купец. – Я смотрю, что ты какой-то странный… у тебя такой голос… Ну, понятно. Ладно, можешь завтра утром плыть с нами. Но этого камня мало! Он маленький. За еду будешь грузить мешки вместе со всеми. Займёшь его место! – не требующим пререканий голосом сказал он и выгнал из лодки полуголого лентяя. Потом обернулся к Лацию и добавил: – Всё, оставайся в лодке! Сейчас придут пять человек. Они будут охранять товар. Хм-м, – он ещё раз посмотрел на камень и, ничего не говоря, ушёл. Пот тёк ручьями по лицу и спине, но Лаций только сейчас поднял руку и вытер его рукавом рубашки. Затем опустился на дно и прижался затылком к борту. День, казалось, начался так давно, что в него можно было вместить целую жизнь, но боги явно помогали ему и он дал слово принести им жертву в первом порту, где сможет найти менял и большой рынок.
На следующий день шесть больших лодок, набитых разными товарами, отошли от пристани, и Лаций с облегчением вздохнул, решив, что, наконец-то, избавился от странного купца Бахрата и освобождённого им вождя племени рыбаков. Вокруг было невероятно тихо, и постепенно лёгкая качка успокоила его. Вскоре подул ветер, и вёсла пока положили вдоль бортов. Позади остались почти четыре года жизни в стране, к которой он так и не смог привыкнуть. Лаций не знал, что скромная наложница Минфэй, добравшись до Хуханье, на несколько десятков лет спасла империю Хань от нападений хунну и стала символом национальной красоты и мудрости, а племянник Ван Мана вскоре захватит власть в стране и провозгласит себя императором новой династии; римляне построят ещё три города и множество мостов, Зенон и Марк добьются уважения и почёта, их дети станут важными чиновниками; старший евнух Ши Сянь умрёт от обыкновенной простуды, а несчастный Павел Домициан потеряет свой божественный голос и будет просить милостыню за воротами внутреннего города. Там, под стеной, не выдержав страданий и холода, его душа покинет тело, и никто даже не вспомнит, кем он был при жизни. Исхудавшее тело слепого певца бросят в большую яму за городом и закопают вместе с остальными бездомными, умершими в этот же день.
Мысленно Лаций много раз возвращался к Саэт, не понимая, что его волнует и тревожит в этих воспоминаниях. Но всё было тщетно. Её любовь и заботу он расценивал как женскую привязанность и необходимость думать о мужчине. А думать об одном или двух, считал он, было для женщин обычным делом. Он так и не догадался, что Зенон был его сыном, даже несмотря на внешнее сходство, а те, кто мог это заметить, умерли раньше, чем он покинул империю Хань. Совесть иногда мучила его из-за того, что он оставил её с Лукро в Лицзяне, но другого пути он не видел. Саэт вырастила спасённую на озере девочку как свою дочь. Она нашла ей богатого мужа из ремесленников в Лицзяне и помогла Лукро стать главным торговцем рыбы в городе. Но до конца жизни она думала о Лации и каждый раз, когда сердце особенно ныло от разлуки, она всё равно приходила к мысли, что поступила правильно. В этом городе Лацию не было места, и он рано или поздно всё равно заскучал бы по Риму и стал рваться туда. Он никогда не смог бы стать ханьцем. Так думала Саэт. У них с Лукро было ещё два ребёнка. Один из них утонул в реке совсем маленьким, второй вырос и стал особенной гордостью старого отца. Это лишний раз подтверждало, что даже если бы Лаций остался и пребывал в неведении, всё равно оказался бы здесь лишним человеком. А принимать его в семье, где каждый день приходилось бы прятать взгляд и притворяться, Саэт не смогла бы. Рано или поздно это закончилось бы трагедией. Но сам Лаций этого не знал. Сидя в большой лодке, он скучал по ней и её детям и в то же время думал о том, как побольше узнать о городах, которые они будут проплывать, и сколько дней займёт путь до первого греческого полиса. Рабы об этом не говорили, а спрашивать Андромаха и его греков-помощников в других лодках он опасался.