— Да ну?! Где он их взял?
В это время в дом вошел сам дядя Федя. Он и ответил:
— На войне, конечно. Каждый этот крест, братец, стоил мне глубокой раны. Но и врагам попало от меня.
— Смелый ты! В кино видишь атаку и то страшно, а тут…
— А думаешь, мне не было страшно? Но когда идешь в бой, о страхе как-то и не думаешь…
Тогда я только понял, почему в его доме никогда не было ссор. Бывало, вспыльчивая тетя Дарья, если начнет на кого-нибудь кричать, то стоит дяде Феде сказать только: «А ну замолчи!» — та сразу и остановится.
Уважали его и односельчане.
Однажды я был на собрании в нашем колхозе. На должность председателя выдвинули сразу две кандидатуры: Егора Пальцева и Григория Шомбоева. Голоса разделились. Тогда встал дядя Федя и говорит: «Я, мужики, не хаю Егора, парень он работящий, в грамоте кумекает, но молодоват да и живет пока умом своих родителей. Григорий же Шомбоев мужик хозяйственный, самостоятельный и крестьянин хороший. И в грамоте разбирается. Уж ежели из них выбирать, так надо Григория, конечно». И спор был разрешен в пользу Григория.
Вот такими были тетя Дарья и дядя Федя.
Дядя Егор
В гости из Брестской области каждый год приезжает в Нюрговичи мой двоюродный брат, сын дяди Егора, Гриша. Он останавливается у брата Вани. Гриша — подполковник в отставке. Живет после демобилизации в Белоруссии.
— Каждый раз собираюсь съездить летом в санаторий. Но как только лето наступает, места себе не нахожу — тянет сюда. Ночами спать не могу. Побуду здесь, в родной деревеньке, — и опять до следующего лета конь конем бегаю. Вроде в хороший санаторий съездил. И так вот каждый год, — как-то говорил он мне при встрече.
Рады здесь его приезду. Мужик он неприхотливый, непьющий, степенный. А главное, очень похож на своего отца, которого здесь уважали, даже любили. Да и похож он на дядю Егора не только лицом, но и характером. Так же смеется, жестикулирует при разговоре, даже ходит, широко расставляя ноги. Ну и конечно, добротой своей. А доброту здешние люди ценят, пожалуй, превыше всего. Без подарков он сюда никогда не приезжает. И хотя каждый раз его упрекают за это, однако рады, что их не обошли вниманием, и при случае похвастают: «Вот этот платочек в прошлом году мне Гриша привез, а вот это платье в позапрошлом…»
В прошлом году собрались здесь все четверо сыновей дяди Егора. Вася приехал из Томска, Коля из Тихвина, Женя — из Пяльи. Приезжала к ним и сестра Шура из Тихвина.
Сам дядя Егор был для меня как бы вторым отцом. И всю жизнь от самого детства меня сопровождали его добрые советы и помощь. А помню я его с тех самых пор, когда вдруг однажды утром встал он перед моими глазами улыбающийся. «На, милый», — сказал он, подавая мне плюшевого зайчика и коробку леденцов. Он тогда возвратился с заработков из Мурманска. И потом, откуда бы ни приезжал, всегда привозил ребятишкам игрушки и обязательно конфеты.
Помнится мне и его свадьба. Правда, не сама свадьба, а ужин после свадьбы. Тогда дядя Степан, мешая пшенную кашу в большом глиняном горшке деревянной ложкой, расколол его и каша высыпалась. Почему-то поднялся такой хохот, что я даже сейчас помню лица и позы сидящих за столом людей.
Когда мы жили еще в одной семье с ним, я не помню случая, чтобы он когда-нибудь на кого-нибудь повышал голос. А бывало, если в доме кто-то зашумит, он тому так тихонько скажет: «Ну что ты раскричался, ведь в доме глухих нету». И сразу наступала тишина. Потому что его все уважали. А бывало, когда осенью он начинал шить сапоги, то первой шил их моей маме. И из самой мягкой кожи. А потом уж всем остальным, даже своей жене Зое, которую он любил без ума. «Ты уж не обижайся, Зоя, — как бы оправдывался он перед женой, — но так уж у нас было принято». Тетя Зоя понимающе кивала ему головой и отвечала: «Ну конечно, что и говорить».
А жили мы в тесной избенке с семьей дяди Егора вместе потому, что братья никак не могли решить, с кем же будет жить бабушка Анисья. Когда же спрашивали у бабушки, с кем она останется, она отвечала: «Вот у меня на руке пять пальцев, прищемите любой из них, мне будет одинаково больно».
Дело с разделом помогла уладить сама судьба. Правда, очень печальная. Неожиданно умерла тетя Зоя, оставив на руках дяди Егора троих малых детей. После дядя Егор женился второй раз, и тогда спор о том, с кем должна остаться бабушка Анисья, решился сам собой. Но и после раздела еще с год, а то и больше, по вечерам мы собирались то у нас, то у дяди Егора на ужин за общим столом.
А по воскресеньям прямо с утра мы уходили к дяде Егору и целый день проводили там. Хлебы же для обеих семей всегда до самой своей смерти пекла бабушка Анисья. Ковриги у нее получались большие, высокие, с румяными корочками.
Дядя Егор, выучившись грамоте самоучкой, работал продавцом в кооперативном магазине. В то время довольно часто продавцы увольнялись. Умный от природы и тарковитый, [8] дядя Егор умел контролировать себя. Он через каждые десять дней делал себе ревизии, а за продукты, которые брал домой, платил деньги. Однажды я это видел своими глазами. Я в то время учился в Корбенической семилетке. После занятий в субботу я зашел к нему в магазин, чтобы купить для дома буханку белого хлеба и сахара.
— Ты домой сейчас? — спросил он у меня. — Обожди маленько, вместе пойдем.
Работая в Корбеничах, он жил в Нюрговичах и ежедневно ходил к ночи домой за восемь километров.
В тот раз он отвесил себе несколько килограммов трески, селедок, еще чего-то, взял пару буханок хлеба. Прикинул стоимость этих продуктов на счетах, вынул из кармана кошелек, отсчитал нужную сумму и положил в общую кассу, которую тут же забрал с собой, чтобы попутно сдать на почту.
— Дядя Егор, а ты тоже за продукты платишь деньги? — удивился я.
— А как же, племянничек. Продукты-то я беру государственные. А оно мне за работу деньги платит.
Когда же к нему в магазин приходили дети, он, отпустив товар, вместе с ним посылал родителям записочку, где указывал вес и стоимость их.
Доверял он людям и в долг.
— Ладно, пока свои положу. А когда разбогатеешь, принесешь, рассчитаешься.
«Доброта без разума пуста», — говорит русская пословица. Дядя Егор делал все с разумом.
Я был свидетелем одного любопытного разговора дяди Егора с братом Степаном, вернувшимся из Сибири, где он прожил несколько лет. Увидев, что дядя Егор отпускает товар в кредит, вкладывая в кассу свои деньги, упрекнул его:
— А ты не боишься, что они тебе долг-то не вернут?!
Дядя Егор ответил:
— Нет, брат. Когда делаешь добро людям, и сам без беды проживешь.
— Ты думаешь, все они честные?
— А я, брат, всегда людям верю. Так вот с детства привык.
— Завидую я тебе, — промолвил дядя Степан. — Наверно, я потому и невезучий, что в каждом человеке вижу жулика.
Дядя Степан, не умея уживаться с соседями, мотался всю жизнь с места на место, пока наконец, уже под старость, не остановил своего выбора на станции Залари Иркутской области. Там и сейчас живут оставшиеся в живых после войны его дети.
Невысокий, с размеренной легкой походкой и улыбчивым лицом, украшенным пепельного цвета усами, в простом хлопчатобумажном костюме и в сапогах — таким мне и запомнился на всю жизнь дядя Егор.
В 1938 году он перешел работать в лесопункт, проработав продавцом пятнадцать лет. Был кассиром, потом счетоводом. Свой переход на другую работу он объяснил моему отцу: «Знаешь, браток, работая в лавке, я вечно жил впроголодь. Все время боялся лишнее взять, чтобы, не дай бог, растраты не наделать».
Действительно, работая в магазине, где в то время уже были любые продукты и товары, он сам, жена и дети ходили в самой простой хлопчатобумажной одежде. А обувь всем им он шил тоже сам из кожи, выделанной дома.