Ольша обрадовался, получив такое задание. Он, как помнит себя, умел уже ходить на ходулях. Ольша сейчас же вытащил из-за пояса топор, срубил две елки, сделал из них ходули и лихо прошелся перед чудищем на них.
Чудище только крякнуло да помотало головой: «Тебя, человек, не испугаешь никаким заданием! Ну вот сумеешь ли ты выполнить третье мое задание. А оно будет таким: продержи на голой ладони целую ночь живой огонь и чтобы руки не сжег».
И это задание оказалось по плечу Ольше. Он с детства ходил по лесу, видел да держал в руках червячков-светлячков, которые ночью светятся. Он разыскал такого вот червячка, положил на ладонь, подошел к лесному чудищу с ним.
Тот как увидел его со светлячком, сказал: «Выполнил ты и это задание. Теперь выполни три моих пожелания: досыта накорми меня, потом досыта напои, затем усыпи. Выполнишь это, я тебя отпущу на все четыре стороны. А нет, пеняй на себя — уговор дороже денег».
Ольша подумал немного и пошел за едой для лесного чудища. Скоро он прибил кабана, снял шкуру, мясо разрубил топором на части, потом очень густо засолил, соль у него была прихвачена из дома. Затем сплел из бересты большую корзину для кипячения воды, по дороге к лесному чудищу сорвал сон-травы (унихийн) и, подойдя к лесному чудищу, отдал ему мясо, а пока тот ел, вскипятил воды, заварил сон-травы и дал запить ею соленое мясо. Лесное чудище как только напилось, так скоро и заснуло крепким сном. Ольша сел с ним рядом и тоже заснул.
Ну а когда оба проснулись, чудище и говорит: «Ну что ж. Я тебя отпускаю — иди себе своей дорогой». — «Да как же я пойду-то без своей невесты Маши?» — «За невесту ты должен выполнить еще одно пожелание. Сумеешь, так и быть, отпущу и ее, нет — пеняй на себя. А пожелание мое только одно: одолеешь меня в борьбе — невеста твоя. Нет — на нет суда нет. Но прежде давай потягаемся с тобой в том, кто из нас свистнет сильнее».
И лесное чудище свистнуло так сильно, что листья посыпались с деревьев и чуть не лопнули у Ольши перепонки в ушах.
«Теперь твоя череда свистнуть», — говорит лесное чудище.
Ольша знал, что ему не свистнуть сильнее лесного чудища, и он тогда пошел на хитрость.
«Чтобы у тебя, лесное чудище, не лопнули в ушах перепонки, накройся моим балахоном», — сказал он, скинул с себя балахон и подал чудищу. Как только оно прикрылось балахоном, Ольша взял палку да как двинет ею по голове чудища, тот от сильного удара зашатался и чуть с ног не свалился. Потом сбросил балахон и долго тряс своей лохматой головой. А как только опомнился, так и говорит: «Если ты сумел свистнуть сильнее меня, так и в борьбе победишь. Ты удалее меня оказался не только умом, но и силой. Так и быть, получай свою невесту». Он подал кому-то голосом сигнал, и скоро перед Ольшей встала Маша. Лесное же чудище тут же и исчезло. А Ольша с Машей взялись за руки и счастливые явились домой, а тут и свадьбу сыграли. И теперь живут-поживают счастливо.
Правда, в нашей истории всего-то этого, что в сказке, не было, кроме того, что Аннушка, будущая моя жена, действительно была заблудивши в лесу и нашел ее именно я на четвертый день. И вот вскоре женился на ней…
Петр Иванович, сказав это, пожелал мне спокойной ночи и скоро захрапел, а я заснуть никак не мог. Не только впечатления дня мне не дали покоя, но страх впервые оказаться ночью в далеком лесном бараке, хотя и почти рядом со взрослым человеком, где в каждом углу мерещился то домовой, то леший, знакомые по рассказам своих родителей, знакомых.
Через какое-то время барак осветился бледным холодным светом луны и мне стало совсем холодно. Но разбудить Петра Ивановича, чтобы попроситься к нему поближе, я постеснялся.
Вдруг скрипнула дверь. Я повернулся и на пороге увидел бородатого старика. Он был босой, без головного убора, во всем белом. Старик медленно двигался ко мне.
Я пытался позвать на помощь Петра Ивановича, но язык мой словно прилип к нёбу, а челюсти так плотно сомкнулись, что я не мог разжать их. Тем временем старик молча схватил своими холодными пальцами за горло и стал душить. Я крутился, вертелся, пытаясь освободиться, но никак не мог, и я стал терять уже сознание, как вдруг пальцы его ослабли, и я во все горло заорал:
— Петр Иванович! Петр Иванович! Спасите!
Старик все еще был перед моими глазами.
— Что с тобой, милый?
Старик тотчас же куда-то исчез.
Я рассказал ему о случившемся.
— Это все тебе приснилось, милый.
— Да нет же. Все это было наяву, — доказывал я. Но он мне не верил. Твердил одно: «Успокойся, это сон».
Мы с ним спали в метрах трех друг от друга. И он предложил мне перенести свою постель к нему. Я с охотой это сделал. Но заснуть все равно, пока не засветлело окончательно, не смог. И только на утренней зорьке вздремнул. А когда проснулся, то было уже десять часов. Петр Иванович разбудить меня пожалел.
Мы прожили с ним в том бараке две недели, но больше такого я ни разу не увидел. Потом дома я рассказал о случае со стариком маме.
— Это, сынок, был сам Ичхейне, [9] — сказала она, — он или в раннем детстве, или уже в позднем, как вот к тебе, даже к пожилым иножды приходит в жизнь обязательно. К одному, чтобы забрать у него жизнь, к другому — вселить в его тело болезнь, третьего — попугать только. К тебе, верно, приходил, чтобы только пугнуть. Так это, сынок, хорошо. Говорят, что тот, кто после прихода его останется здоровым, тот будет жить долго.
Когда повзрослел, я понял, что старик в белом мне все же приснился. Прав был Петр Иванович.
После завтрака, который Петр Иванович приготовил, пока я спал, мы направились на участок — обширную сухую горбовину, поросшую вековыми деревьями, среди которых особенно выделялись стройные высокие березы, сосны и ели. Крупные деревья тут располагались, как дома в деревне — каждый на своем участке, не касаясь даже ветками. И каждое со своим миром молодых растений и кустарников. А сколько под этими деревьями было грибов?!
Петр Иванович, глядя на них, даже как-то сожалел:
— Сколько, Васек, добра-то тут пропадает. Природа щедра. Даже очень. Но мы иногда с голодухи пухнем, а лишнего шагу не ступим, чтобы собрать вот такое богатство.
Я с любопытством разглядывал урочище и все время думал, почему же в молодом лесу деревья и кусты растут настолько плотно друг к другу, что порой без топора через этот лес и не пройти, но додуматься до причины не смог и спросил об этом у Петра Ивановича.
— Этот вопрос в твоем возрасте и меня волновал. Сам тоже до истины дойти не смог и спросил у отца. Он мне ответил так: «Пока, говорит, люди маленькие, то они тоже в семье, хоть сколько их пусть будет, вроде друг другу и не мешают. Тогда им и пищи не так много надо, обуви, одежды. Но вот когда начнут подрастать, то в доме становится тесно и пищи не будет хватать… Тогда родители начнут думать, куда их устроить: дочек стараются выдать замуж, сыновей куда-нибудь в люди отправить или поженить и отделить от семьи. Ну, с людьми все понятно. Люди разумны и передвигаются. А что делают деревья? А они тоже борются за жизнь, но сила у них оказывается неодинаковой. То дерево, у которого корни развились сильнее, умудряется больше пищи себе захватить, а деревце, у которого корни послабее, — чахнет и высыхает. Ты парень любознательный, верно заметил, что в молодых еловых чащах возле каждого деревца взрослого стоят десятки высохших». Вот такой ответ дал тогда мне мой отец.
— Значит, и деревья потихонечку воюют между собой?
— Воюют, милый. Жизнь — это борьба. Борьба с врагами, с болезнями, с самим собой. Кстати, эта борьба самая трудная.