Барон фон Пален погладил мой мохнатый лоб и на руках отнес наверх, в свой кабинет, там положил на мягкий персидский коврик у окна. Особым, инстинктивным зрением я видел: хозяин спокоен, он собирает книги и вещи, готовясь к дальнему нелегкому пути.
Передо мною фолианты: Эразма Роттердамского, средневековых мистиков, папирусы из древнего Египта. Миниатюрный череп обезьяны, засушенная рука графини Н. Все это он складывал в сундук и тягостно вздыхал.
— Мой старый четвероногий друг, мой Рем, — он бормотал себе под нос, — сегодня мы потеряли Матильду Б. Она была… Но я уверен, что на небесах мы снова будем вместе. Мы ведь не можем оставаться здесь, под ненавистной большевистской оккупацией. Она скончалась без боли, яд был силен, а эти вот реликвии…
— Реликвии — они не могут и не должны достаться варварам с Востока! — фон Пален поднатужился, поставил ящик с бесценным содержимым в пылающий камин. Огонь пошел лизать.
Он преклонился, сложил благоговейно руки. Его суровое остзейское лицо, взгляд, устремленный на горящие реликвии… я вспомнил, что род фон Паленов идет от крестоносцев…
Фон Пален сказал мне: «Прощай, мой верный пес», приблизился к столу, налил бокал вина и кинул в него тяжелый фамильный перстень, затем опорожнил и сел напротив очага. Через мгновение его глаза застыли. Он мне напомнил Матильду Б.
В окно влетел снаряд и с диким грохотом взорвался. Запахло гарью, дымом, взметнувшейся трухой… Поджавши хвост, я устремился вниз, через разломанные переходы. Подальше от этой дикой германо-российской бойни, от этих несуразных ситуаций. Нашедши винтовую лестницу, сбежал в пропахший сыростью подвал…
СКЛАДЫ БУГРЕЕВА
Где потайная дверь, как выбежать? Я ждал ежесекундно, что долбанет очередной снаряд, и жизнь моя будет оборвана… Но нет, все тихо… И я продолжил свой поиск по-пластунски в проклятом подземелье. — Ну, наконец-то! — Я поднатужился и влез в полуподвальное окно, скользнул по куче битого стекла, щебенки и провалился в темное пространство.
Протер глаза: кромешна тьма, ни зги не видно… Однако, сдается, чуть видимая струйка света пробивается сквозь щель в стене. Ползу туда на четвереньках, толкаю дверь: в малюсенькой каптерке сидит старик, он подгребает кочергой золу в буржуйке, пьет с блюдца чай. Увидевши меня, он хмурится: «Ты кто таков?» — Я: «Тяв-тяв-тяв!» — Поди сюда, дружок. Небось проголодался… На, ешь, — он положил передо мной осьмушку хлеба и хвост селедки.
Я бросился на пищу и начал урчать, давясь на четвереньках. Пока я жрал из миски, виляя нечесаным хвостом, он что-то там писал огрызком карандаша. Потом захлопнул ведомость и свистнул мне: «А ну, пойдем посмотрим, что на складах!» Он снял пудовый замок, со скрипом отворил обитую железом дверь, впустил меня вперед. Раздался писк ошалевших крыс. Я хрипло забрехал, и крысы бросились по сторонам. Акакий Нилыч зажег фонарь: в холодном полумраке, в безукоризненном порядке стоят бочонки с сельдями: ряды, ряды, ряды.
— Продкомиссар Чубаев велел беречь народное имущество. Иначе — не одолеть Деникина, Антанту и долбаных агрессоров семи морей! — Акакий Нилыч сплюнул, двинулся вперед. Сухой косматый мужичонка в сапогах, с мохнатыми ноздрями и ушами, и я — залетный пес. Мы знаем: щас — октябрь 19-го, Москва готовится к осаде, Деникин уж под Кромами, совецка-власть в опасности.
— Наука такова, — Акакий Нилыч прокашлялся, — я занимаюсь накладными и отпускаю гражданам товар. Твоя задача — блюсти народное добро и расправляться с кажным паразитом, посмевшим посягнуть на оное.
— Вот видишь! — Акакий Нилыч показал на крысу, которая украдкой подползла лакать селедочную жижу. — Ату ее, ату! — Я прыгнул, подобно молнии, и шлепнулся на крысу. Взъерошенная тварь пыталась отбиваться, но я одним рывком сорвал ей голову и бросил прочь.
— О-кей! — Акакий Нилыч подошел поближе, крюком, насаженным на длинный шест, он подцепил премерзкое созданье и тут же швырнул в корзину с дохлыми собратьями: «Вот так мы охраняем рыбные склады Бугреева. Таперича они народные. Ты понял, Шурик, как надо действовать? Так значит, спуску не давай!» — он повернулся и вышел, закрыв со скрипом дверь. Я очутился в кромешной тьме.
Мне стало не по себе. Я видел сотни жадных глаз, светящихся в ночи, они следили за каждым моим движением и потихоньку придвигались. Я понял, что справиться с такой армадой мне несподру… — Так что же ты, Акакий Нилыч, мил-человек! — я заскулил и начал скрестись о дверь. Но тот не отзывался.