— что не увижу никогда Курильский архипелаг — родную будущую землю».
— Да что ж вы так расклеились, товарищ капитан? Щас, мигом разберемся! — тащу его на мостик, настраиваю морской бинокль, передаю ему. Тот покрутил, провел по горизонту и вскрикнул от радости: «Увидел, бляха-муха, увидел!»
Действительно, по курсу — Курильская гряда. На небе — ни облачка. Отчетливо видны три острова: вот Итуруп, вот Кунашир, вот Шикотан. Омыты теплыми курильскими пассатами, стоят они на подступах к Японии. Отныне — это русская земля!
Шепчу: «Япона мать, держись! Я, мичман Забияка, иду разведывать твои укромные места»…
…Сентябрь 45-го. Я, сталинский орел, стою на мостике, упершись крепкими ногами в палубу. Тельняшка облегает мое литое тело: «Держись, япона мать!» Торпедный катер «Верный» неудержимо движется к архипелагу. Что там, на грозных скалах?
Вода прозрачна и видно на десятки метров вниз. Сельдь иваси, блистая серебром, чуть шевеля хвостами, уходит косяками в темные глубины Курильской впадины. Торпедный катер «Верный» на полуоборотах идет на юг, прощупать оборону самураев. Ребята в приподнятом: еще одна война победно близится к концу. За Родину, за Ста…
Внезапно в синем небе возникает точка. Что это, беркут, чайка? На птицу не похоже… Она растет и ширится, меняя очертанья на лету. И что не совсем приятно, идет на нас.
У точки вырастают крылья, фюзеляж и боковое оперенье: в кабине летчика — угрюмый ефрейтор Марухито, он злобно ухмыляется. Я понял: железный хищник ВВС Японии идет нас уничтожить. Он хочет силой воли изменить историю.
— Полундра, камикадзе! — но было поздно: машина выросла до неземных размеров и врезалась в надстройку «Верного». Взметнулось пламя, ухнули боеприпасы, на воздух взлетели рубка, якорь, пулемет и капитан Антошкин. Матросы как горох попрыгали за борт. Я тоже разбежался к бортику, но отлетевшей поручней меня огрело по башке. Я вырубился, но быстро пришел в себя и, набирая скорость, поплыл, уверенно пронизывая толщу вод.
Сомкнулись воды. Торпедоносец «Верный» ушел на дно. Десятка два матросов еще барахтались, пытаясь вплавь достигнуть Шикотана. Тогда я появился вновь. Чтоб завершить се действо.
Пощелкивая белыми зубами, пронесся я по кругу, взрезая плавником поверхность вод. Среди матросов раздался ропот. Он перешел в надрывный крик: «Ребята, акула!» И началось.
Они ныряли, отбивались, крыли матом, пока, ведомый своим радаром, не торопясь, щелк-щелк, я чикала честной народ. Чего там было покусано, чего проглочено и сколько на куски разорвано — известно лишь Нептуну, однако и его задание исполнил: очистил южнокурильскую гряду от пришлых элементов. На розовых волнах болтались бескозырки, спасательные пояса да щепка с потрохами.
Последнее, чем я решила закусить, был черный круглый с рожками, болтавшийся неподалеку. Я с ходу его хапнула, сомкнула челюсти. Раздался взрыв. Мои холодные глаза повисли ниточками и медленно пошли на дно.
ОСОБО ВАЖНОЕ ЗАДАНИЕ
Мои глаза пронизывали глубины вод: вот здесь, у морского дна, вздымались мутные тучи планктона, закручивались стайки розовых макрелей, возникали и пропадали бесследно морские ежи… висящими акульими глазами следил за всем, что попадало в фокус зрения — здесь, в Кунаширской впадине, меж островами Сахалином, Кунаширом и Хоккайдо.
Мое задание — найти. Во что бы то ни стало. Вещественные доказательства с корейского. Который был сбит над этой акваторией недавно — поди ж ты, в октябре 83-го. Тяжелая работа!
— А ну, попробуем-ка щупом! — из батискафа вылезла железная клешня и разрыхлила ил. Пошарив, подцепила предмет, похожий на дамску-сумочку. В нем — пачка дешевой корейской жвачки, морской конек и проездной билет Сеул-Кванджу. Неторопливо пометил в бортовом журнале: «Сегодня, 25.10-го, без устали ведем работы по поиску объекта 00-140. Пока что нашли предмет, похожий на ридикюль. Килда рулю, заканчиваем поиск…»
Малышка-батискаф идет на всплытие. Редеет толща вод, активно пузырится морска-вода, и вот мы на этой самой акватории. Нас поднимают лебедкой на миноносец «Забияка», отвинчивают люк. Я вылезаю, беру под козырек и падаю без чувств. Меня несут в кают-компанию. Там, влив мензурку спирта, видят: я розовею и бормочу какую-то фигню — про души и тела корейских пассажиров. Суровый представитель Генштаба — Кердышкин — бьет по мордасам, чтобы я оклемался, и говорит: «Товарищ Левушкин, окститесь, получено задание. Махнуть рукой на ридикюль корейской одинокой девушки, погибшей при неизвестных обстоятельствах, и водрузить флажок на Пике коммунизма. Все поняли?» — Так точно!