— Серёжа, — возмутилась его жена, — мы что, тут застряли?
— Сама погляди.
Погода и впрямь разошлась. Стекла покрылись изморозью, но через них можно было разглядеть настоящую метель с обильным снегопадом и порывистым ветром. Белые ветки деревьев раскачивались из стороны в сторону, изредка постукивая о стены теремка.
— А тут тишина, — задумчиво произнесла Лизавета, — основательная застройка, хороший материал.
— Надо брать, — поддакнул Сергей.
Все опять замолчали, задумавшись каждый о своём. Трещал огонь в камине, за столом шуршала своими бумагами мама, ритмично постукивал ногой по полу Степан.
— Я есть хочу, — тихо произнесла Василиса.
Мама всполошилась, подбежала к своей сумке и стала в ней копаться. Почти сразу выудила средних размеров термос и небольшой свёрток из фольги, положила перед дочерью на стол.
— Вот, милая, попей чаю с бутербродами.
Василиса развернула фольгу, высвобождая аромат обжаренного хлеба с ветчиной, свежей зеленью и сыром, с аппетитом откусила большой кусок. Мама тем временем налила в стаканчик горячий чай и присела рядом, намереваясь составить ей компанию.
Глядя на это дело, Степан развернул на столе собственную котомку, в которой оказалось несколько ломтей ржаного хлеба и баночка мёда. Довольно хмыкнув, он также приступил к ужину.
Прочей компании оставалось только уныло наблюдать за их пиршеством. Через минуту Лизавета не выдержала, залезла в кармашек куртки, достала крохотный злаковый батончик и тут же отправила себе в рот. Сергей проводил исчезающее лакомство голодным взглядом, однако промолчал.
— Ты там по дороге у бабульки деревенского молочка купил, — напомнила ему жена, — а ещё банку икры у каких-то подозрительных рыбаков.
— Там соль гольная! Ложкой её есть прикажешь?
— На кухне старая сковородка на стене висит. Погляди, может и съестное где-то припрятано.
— Нет там ничего, — с набитым ртом, заявила Василиса, — я всё уже облазила. Только полмешка старой муки, а в шкафу бутылка масла подсолнечного. Просроченное, наверное.
— Придётся ложкой есть, — погрустнел Сергей, — и молоком запивать. Чувствую, та ещё ночка предстоит.
— Потерпи до утра, — пожала плечами Лизавета, — тебе всё равно худеть надо.
— Куда? У меня сплошные мышцы!
— Только их не видно за слоем жира.
— Ты это… не умничай тут.
— О, такая банальность для тебя слишком умна?
Они ещё долго продолжали в том же духе, а остальные с интересом следили за перебранкой, не смея нарушить неосторожным замечанием семейную идиллию. Проня тоже заслушался, отмечая отдельные незнакомые ему словесные обороты и стараясь их запомнить. Соскучился он по речи человеческой, особенно по такой выразительной.
— Хватит! — рявкнул в какой-то момент Сергей. — Я в машину, за икрой.
— Иди, иди, — равнодушно помахала ему Лизавета, — не утони там. Хотя такие как ты не тонут.
Уходя, Сергей хлопнул дверью так, что с вешалки упала шапка Степана. Облизнув липкие от мёда пальцы, тот вздохнул и отправился поднимать головной убор с пола.
— Дружнее надо быть, ребята, — заявил он, отряхивая и возвращая шапку на место, — а ну как метель к завтрему не утихнет? Вы же друг дружку тут съедите за пару дней.
— Не смешно, — буркнула Лизавета и отвернулась.
— Это правильно, — одобрительно закивал Степан, — с такими зубами лучше даже не улыбаться. Железные?
— Это виниры, бестолочь! Знаешь, сколько они стоят?
— Даже знать не хочу. И без того глядеть на них страшно.
Лизавета ничего не ответила. Она в напряжённой позе стояла у окна, пытаясь в кромешной темноте разглядеть перемещения мужа. Того не было довольно долгое время и все уже начали беспокоиться, когда входная дверь вновь распахнулась. Вместе с порывом ветра в помещение вошёл продрогший, усталый, белый с ног до головы Сергей.
— Насилу отыскал машину, — тяжело дыша, сказал он, — ничего не видно, снегу по пояс. Как завтра откапываться буду, не представляю.
— Лопаты тут есть, — обронил Степан, — вместе сдюжим. Лишь бы метель утихла.
— Да уж…
Повисла неловкая пауза.
— Я спать хочу! — очнулась вдруг Василиса.
Мать взглянула на часы и всплеснула руками:
— Одиннадцатый час! Пойдём в кровать скорее.
Она собрала всё со стола, взяла дочь за руку и повела к лестнице. Напоследок обернулась к остальным:
— Там шесть спален, — сказала она, — наша будет вторая от лестницы. Разбирайте оставшиеся, кому какая понравится.
Так все и поступили. К одиннадцати все разбрелись по спальням, оставив теремок на домового. А тот и рад. Забрался на чердак и сидел там до самого рассвета, грыз давно зачерствевшие сушки, караулил покой спящих. Только к утру сам смог заснуть.