Выбрать главу
Игорь Рожков, лейтенант

Утром при свете дня сумел толком осмотреть трофеи. Мушкет оказался под стать тем, с которыми мы тренировались в Спецкомплексе. Только что сделан более грубо и… — тяжеловеснее, что ли. Тут, как бы все понятно. В том смысле, что хотя у нас и пытались делать вещи наиболее приближенные к этой реальности, а все‑таки сотни лет технологического отрыва просто так в унитаз не спустишь, потому, когда даже и старались делать похуже, а все равно получалось лучше, чем в этом времени. Тут вот, к примеру, мушкет — по сути своей бронзовая труба, прикрепленная к слегка обструганному деревянному брусу, приклад — как лопасть весла, и замок — крючок без особых технологических изысков. А то, что на оружие была намотана толстая перевитая серебряная проволока, делало вещицу еще более тяжеловесной и безвкусной, хотя наверняка бывший хозяин сего карамультука искренне полагал это признаком богатства и крутости. В общем — от всей этой конструкции разило чем‑то таким — дикарско–первобытным. Судя по тому что нам рассказывали об уровне технологий Земли-2, тут умели делать вещи уровня века так 18 нашей земли, и уже вовсю переходили на ударно–кремневые замки, а это, похоже, была поделка мастерской одного из отсталых народов, которых тут тоже хватало.

Перевязь с воткнутыми в нее газырями и пояс с кучей подвешенных сумочек и тесаком… Что тут сказать? — С кожей эти ребята явно работать умели, сделано очень даже на уровне, а тисненный на коже узор, вполне мог бы украсить и какой‑нибудь ультрамодный ремень современного мне щеголя. А вот газыри были деревянными, хотя и тоже — достаточно тонкой работы — стенка тонкая, крышка подогнана очень плотно. Внутри пенальчиков хранился запас пороха, как раз на один выстрел, насколько я помню наши упражнения в Спецкомплексе, пули и пыжи держались в отдельных сумках, один фитиль был намотан на приклад, и еще три хранились в отдельной сумке. Пулелейка, масленка, какой‑то непонятный крючок, возможно прочищать запальное отверстие — все хранится в кармашках на поясе. Надо отдать должное — при видимой примитивности оружия, вся оснастка была сделана продуманно и с любовью. Когда я надел сбрую на себя и немного потренировался — вскоре мог не глядя извлечь пулю, или рог для подсыпания пороха на полку, достать запасной фитиль или трут с кресалом.

Изучил и тесак… М‑да — то ли сказки про высокий уровень металлообработки на Земле-2 это более чем сильное преувеличение, то ли мне достался далеко не самый лучший образец. Работа жутко грубая, да и форма... Даже не столько меч или сабля, сколько мачете, простенькая рукоятка без гарды, и лезвие сильно расширяющееся к концу. Рубить таким конечно можно, но вот фехтовать... А сталь, прямо скажем — убожество редкое. Даже мой китайский швейцарец, и то умудрился оставить на этом тесаке глубокую зарубку. Похоже, это и сталью‑то не назовешь — железо железом.

И тем не менее — ничего из трофеев я выбрасывать не стал. — Мне ведь тут еще надо как‑то легализоваться, и для этого необходимо, уж если не сойти за местного, то хотя бы выглядеть не слишком странно. Да и не только. Конечно, мой крохотный автоматик, даст фору любому самому совершенному местному мушкету, пусть хоть даже сделанному на заказ для очень крутой шишки. Но… — выглядит он, по местным меркам, очень даже не солидно. А как нам говорил Эвгений Сидорович — «человек без оружия — раб». А когда такие вещи говорит Эвгений Сидорович, то уж поверьте мне, этому веришь. Мушкет этот мне нужен не столько для защиты, сколько как символ моего статуса и положения. Вполне может быть, что те мужики которых я перестрелял, узри они в моих руках оружие, повели бы себя совсем иначе. А коли человек, в степи, да без оружия — ясен хрен, что он и не человек вовсе, а добыча. Вот и кончилось все… — печально.

Плащ тоже выбрасывать не буду. Хотя этот рассадник блох и вонюч без меры, однако — завернувшись в него, я хотя бы издали могу сойти за местного. Вблизи это конечно не прокатит. Вблизи, скорее всего, это не прокатит, даже если я где‑нибудь раздобуду полный костюм местного жителя. Потому как любую одежду мало иметь, ее еще и надо уметь носить. Это нам на соответствующих лекциях тоже объясняли. Любой вояка, новобранца от старослужащего вмиг отличит, только по тому как тот форму носит. А какого‑нибудь Васю–сантехника из ЖЭКа, хоть в костюм от Армани наряди — один черт он будет сантехником смотреться. У нас хотя и было несколько лекций о шмотках Земли-2, но до более подробного изучения этого вопроса, дело так и не дошло. В иномирных шмотках ходили только старики, которых уже отобрали для заброса, а мы — салаги, пока только слушали да на ус мотали. Так что вопрос со своим внешним видом, еще придется решать.

О! А вот это уже серьезно. — Один из мешочков на трофейном поясе, оказался кошельком. Монетки — это бездна информации. Правда тут, половина кошелька забита просто кусочками серебра, но присутствуют и пять медных кружочка с полустертыми изображениями, две серебряные и две золотые монеты. Золотые монеты завернуты в отдельные кусочки шкуры — видимо как особая ценность. Так, и что же у нас тут есть? — Судя по надписям — два золотых сатрапа! — Приличная, между прочим, сумма. А серебряные? — Это кажется кредонские боллары. Медные монетки почти не читаются. Однако на одной из них я кажется разглядел герб Удихской орды, на двух других — всадника на верблюде закалывающего тигра — это опять Сатрапия, а еще две были абсолютно не читаемы.

Итак — что из всего этого следует? — Скорее всего я на Северной Земле — Так называется самый большой материк Земли-2. Возможно на территории Мооскаавской Сатрапии, либо Кредонской республики. А вот время… на золотой монетки, профиль довольно симпатичного молодого человека, и надпись — «Ваасю Седьмой». Кажется эта самая Офелия, что‑то про данного монарха рассказывала, так что, скорее всего, я и во время правильное попал.

Ну да сидеть на попе — толку мало. Собрался, навьючил на себя дополнительные килограммов восемь–девять бесполезного груза и пошел дальше. И шел, примерно так дней десять. Поначалу двигался словно по минному полю, с оглядкой, осторожненько, прощупывая и продумывая каждый свой шаг. Потом немного освоился, привык к местности, узнал ее немного лучше, и идти стало чуток полегче. Больше уже не приходилось тратить столько времени на охоту, на поиск воды и дров как раньше, и это сильно облегчало жизнь и ускоряло скорость движения на юг.

Охота у меня правда была та еще, добывал в основном местных сурков да сусликов. Зверушки эти были непуганые и спокойно подпускали к себе на уверенный бросок камня или палки. Так что хоть и ощущал я себя, питаясь грызунами, этаким кошаком–переростком, но с голоду не помирал, хотя, к собственному удивлению вскоре понял, что мне жутко не хватает хлеба, макарон или каш — то, до чего дома я особым любителем никогда не был. Но все это было мелкими неудобствами, по сравнению с возможной голодной смертью. Хотя, по собственным ощущениям, за время пребывания на Земле-2, я уже сбросил килограммов пять–шесть.

А на десятый день, я испытал большое искушение и… — поддался ему. Олень. Здоровущий, с красивыми разветвленными рогами, и стекающими с боков капельками жира, (ну, тут я возможно немного преувеличил), нагло стоял прямо на моей тропе, и пожевывал какую‑то травку… Я в принципе понимал, что он для меня чересчур. Столько я не съем, и с собой не утащу, да и шкура его мне не пригодится, потому что ее сначала надо обработать, задубить, а у меня на это нет ни времени, ни соответствующих материалов, ни соответствующих умений. Но… Я уговорил себя, что мне необходимо опробовать свежедобытый мушкет. В том смысле, что вдруг придется стрелять, а я даже толком не знаю, как далеко из него пуля летит… И вообще — и для меня и для оленя это будет «русской рулеткой» потому что шансы что я попаду на таком расстоянии из неизвестного и сделанного весьма убого оружия, примерно равны тому, что этот чертов мушкет разорвется у меня в руках, так что все по–честному. Тем более что пока я буду заряжать и раскочегаривать эту дульнозарядную базуку, у олешки будет куча времени чтобы сбежать. А если уж не сбежит… — значит, судьба его такой!

…Так, как там учили? — Приклад к ноге, достать газырь, высыпать порох в ствол. Сверху пыж, и кидаем пулю… М‑да, скорее маленькое ядро, миллиметров пятнадцать в диаметре, по нашим меркам это уже почти артиллерия. Хотя судя по тому как легко пошла, диаметр пули меньше диаметра ствола, наверное на полтора–два миллиметра, представляю как она будет болтаться в полете, …и забиваем сверху еще один пыж. Теперь подсыпаем... Хотя нет, сначала надо запалить фитиль, и вставить его в специальные крепления на курке. Хорошо хоть есть зажигалка, и не придется возиться с огнивом. Пока бы я долбил кремнем об железку, сбежал бы не только олень, но и вообще вся живность в округе сообразила бы дать деру. Так… — готово. А вот теперь подсыпаем порох на полку, слегка повернем мушкет на бок и постучим, чтобы крупинки пороха дошли до основного заряда. Теперь… — хм, ты рогатый еще здесь? Тогда целимся под лопатку... Нет, целится надо ниже, почти под ноги животинке. Даже наши сделанные в двадцать первом веке мушкеты сильно подбрасывало вверх, а этот хреново сбалансированный убивальный агрегат, возможно вообще к небесам подлетит. Так, плавно нажимаю спуск... Хреново получается насчет «плавно» но... Шипение сгорающего на полке пороха, и все это время надо продолжать держать тяжеленную конструкцию, наводя ее на нужное место. Ба–бах!!! Сука блин! А если бы в глаз? Сгорающая порошинка влетела мне в бровь, и неплохо там порезвилась — завоняло паленным волосом. На будущее, стреляя из мушкета, надо будет все‑таки закрывать глаза, и хрен там с этим прицелом, здоровье дороже. Да уж — а отдача у этого пыточного агрегата та еще. Как‑то в училище дали пострелять из мосинки. Думал там отдача сильная, но у этой вот хрени, отдача вообще навевает мысли об артиллерии. Так, а что у нас с целью? Сейчас дым развеется и... Не мой ли это ужин сейчас удирает по степи? Выходит — промазал? Ан нет. Сделав еще пару прыжков, олень вдруг споткнулся и рухнул на землю. Попытался встать, но у него ничего не получилось, и он остался лежать окончательно. Но мне предстояло еще дойти до него, и перерезать своим тупым тесаком животному горло… Крови‑то скока, и какие печальные у зверюги глаза, лучше бы опять сурка изловил.