– Ведь я же плохой, – с иронией проговорил Виктор Дмитриевич. – Так стоит ли любить такого плохого?
– Неправда, ты у меня можешь быть очень хорошим. – Ася прижалась лицом к плечу мужа. – Только сам должен захотеть этого… Неужели тебе самому не хочется жить хорошо?
– Какой же я хороший? – произнес он с деланным удивлением. – Я пьяница, подлец, крикун… Вот и сейчас – опять кричу!
Ася погладила мужа по руке и мягким жестом остановила поток его самоуничижающих слов.
– Ты совсем не такой по характеру, – сказала она, заглядывая ему в лицо, неровно освещенное боковым светом настольной лампы. – Зачем ты на себя напускаешь? Все плохое у тебя – от водки, от несчастной водки!.. Ты быстро шел в гору, Виктор. Тебе помогали – талант, ум, работоспособность… А теперь?..
Разговор с женой заставил серьезно задуматься. Чем он платит Асе за ее любовь и доброту? ..
И еще серьезнее задумался он, когда Вера Георгиевна опять сказала ему:
– Если с человеком случается что-нибудь плохое, то привыкли сразу же винить в этом только коллектив– не остановил, не воспитал, не помог… Ну, а если вы не хотите слушать добрых советов товарищей?.. Не только коллектив отвечает за человека, но и сам человек должен отвечать за себя…
В этом Виктор Дмитриевич почувствовал опасное предупреждение, и дал слово: с Нового года – жить по-новому.
После Нового года Виктор и Ася несколько раз ездили за город.
Усталые и довольные, возвращались они поздно, добираясь к вокзалу через синие вечерние снега. В сухом морозном воздухе самые далекие звуки слышались приближенно: тихая электрическая сирена у шлагбаума; голоса лыжников около дома отдыха; шум рейсового автобуса за поворотом шоссе. В синих отсветах, в перекличке молодых голосов, в заиндевевших узорной резьбой березах было простое и ясное ощущение радости жизни. В душе Виктора Дмитриевича оно отзывалось музыкой.
В эти вечера, возвращаясь домой, он долго играл, импровизировал. Его душевное состояние передавалось Асе. Поджав ноги, она сидела в любимом уголке дивана и наблюдала за мужем.
Изменив своему обыкновению, вечера он проводил дома. Много работал, готовился к концертам, смотрел открыто и доброжелательно, часто и долго смеялся, по привычке закидывая крупную голову.
Но у Аси не было прежней уверенности в своем счастье. Таилось в глубине души опасение: «Держится, держится, а вдруг опять сорвется?»
Стоило Виктору опоздать к ужину, опасение обращалось в гнетущую тревогу. Ася менялась в лице, слух ее напрягался, она уже не могла ни разговаривать с матерью, ни читать, ни работать. Только одна мысль – каким придет Виктор?..
Он приходил трезвым, веселым, и Ася готова была расплакаться от радости и просить у мужа прощения.
Опасения затухали. Начали забываться пережитые невзгоды. Ася совсем ободрилась.
Как-то раз снежным февральским вечером, когда Виктор Дмитриевич занимался, Ася принялась за мелкие хозяйственные дела. Она сидела на диване, пришивала к пальто мужа оторванную пуговицу и заметила, заботливо глядя на Виктора, разбиравшего ноты:
– Надо бы новое пальто!
Уже не раз он и сам подумывал об этом, но не заикался. Из-за его пьянства в семье стало труднее с деньгами.
– Со временем купим, – отклонил он предложение жены.
– Нет-нет! – Ася поднялась, встряхнула пальто, внимательно осмотрела его со всех сторон. – Оно уже имеет неприличный вид. Неудобно. – Повесив пальто на место, Ася подошла к мужу, – Я придумала, как сделать, – начала она делиться своим планом, заранее обсужденным с матерью. – Ты говорил, что скоро выступаешь по радио. Вот эти деньги мы и отложим на пальто. Остальные – добавлю. Я взяла платную вечернюю работу…
Несколько воскресений Ася протолкалась в очередях. Наконец был куплен мягкий темно-синий драп. Трижды она ездила на примерки, придирчиво наблюдая, чтобы пальто нигде не морщило, не забирало, чтобы аккуратно были заделаны швы, мягко лежал воротник.
Пальто получилось строгое, красивое. Ася была довольна, наверно, даже больше, чем сам Виктор Дмитриевич. Шагая с мужем под руку по солнечной стороне Невского, где от Московского вокзала и до самого Адмиралтейства устанавливали леса для реставрации и окраски фасадов, она видела всех улыбающимися – улыбались и встречные люди, и продавщицы мимоз, и даже старый жестколицый газетчик в сером киоске. Щурясь на солнце, она смеялась.