Дрожа от промозглой стужи, подняв воротник пальто и спрятав в рукава озябшие руки, Ася стояла на набережной около решетки, постукивала каблучком о каблучок.
– Ну как? – сразу кинулась она к мужу, выходившему из ворот.
– Пытка! – Он изобразил на лице мучительную гримасу. – Сначала заставил выпить, а под гипнозом тошнило, – опередил он возможный вопрос о запахе. – Придумают же такой варварский способ… Вам хочется спать, вы уже спите, спите…
– Надо потерпеть, – принялась уговаривать Ася, пугаясь, что он откажется от дальнейшего лечения. Она взяла его под руку. – Придем домой, сразу ляжешь…
Дома он облегченно вздохнул. Теперь лучше. Самое трудное уже миновало.
– Ну вот, видишь? Мучения, оказывается, ненадолго. – Ася приласкалась к мужу. Ей не терпелось как можно скорее увидеть результаты начавшегося лечения. – Если бы я сейчас сама принесла, ты бы выпил?
– Что ты! – скривился Виктор Дмитриевич, – На сегодня хватит с меня!..
Ася была счастлива.
В одну из поездок к врачу Виктор Дмитриевич встретил в буфете Аркадия.
Чернов стал весь какой-то изломанный, болезненно кашлял. Он по-прежнему малярничал в мастерских и временами подрабатывал на киностудии, участвовал в массовых съемках – безымянным в тысячной толпе. Но о съемках разглагольствовал много-так, словно был там ведущей фигурой.
– Ты не видел этого фильма? – кричал он. – Позор! Мне режиссер сказал: «Могу вырезать пятьсот метров пленки с любой баталией. Но на этот кадр, где проходите вы, никогда не поднимется рука!» Важно не что сыграть, а как сыграть!.. Я еще покажу своего Гамлета!..
Выпив, Виктор со смехом начал рассказывать приятелю о своем «лечении» у гипнотизера. Но не договорил. Осекся и замолчал. Самому стал противен свой смех. Как он мог позволить себе так обманывать Асю!
Аркадий старался развеселить его, но все равно было грустно. Пьяное веселье почти всегда все-таки грустное веселье, – душа у пьяниц никогда не бывает чиста, ее вечно что-нибудь точит.
Заговорившись, Виктор Дмитриевич не заметил, как на этот раз просидел в буфете дольше обычного.
Вернувшись в парадное и юркнув на второй этаж, он увидел на площадке около дверей докторской квартиры взволнованную жену.
Сам еще ясно не сознавая, что хочет сделать, он взял жену за руку. Ася настолько растерялась, что даже не сразу поняла случившееся.
Необычно затянувшийся сеанс напугал ее. Неужели Виктору стало плохо? Она поднялась на площадку, но не позвонила к врачу, решила встретить мужа, помочь ему дойти до дому.
Поняв в чем дело, Ася высвободила руку, бегом спустилась по лестнице, не помня как вскочила в трамвай, и только уже дома дала волю слезам.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Домой Виктор не вернулся, заночевал у дяди Коли, запил у него.
В понедельник на работе он появился пьяным. Его предупредили, что отстранят от занятий.
Но и в следующие дни он уже не мог сдержаться. Как Вера Георгиевна и Силантьев ни хлопотали, Виктора Дмитриевича уволили из консерватории.
Впервые в жизни он со страхом подумал о будущем. На память тотчас пришла судьба Чернова.
Асе показалось, что теперь-то Виктор понял все. Увольнение с работы должно подействовать сильнее любого лечения.
Она ни словом, ни взглядом не выражала мужу ни своего сочувствия, ни сострадания. Пусть эта наука пойдет ему впрок. Пусть помучается, пока его вернут в консерваторию.
Не только вернуться в консерваторию, но даже устроиться в какой-нибудь оркестр оказалось не так– то просто. День за днем приходилось неустанно рыскать в поисках места.
Ночами уже чуть подмораживало, а днем шел дождь. Надо было мокнуть, бегать и бегать по городу…
В нескольких музыкальных школах, видимо уже кое-что прослышав о нем, Виктору Дмитриевичу вежливо отказали – мест нет: вот если бы до начала учебного года…
Приближался ноябрьский праздник. Не случись с ним беда, сейчас бы он готовился к праздничному концерту. Но теперь он бегал и бегал.
Вымокшие афиши, газеты, торопливые люди с зонтами и поднятыми воротниками, рассказы Аси о проектировании и строительстве нового города в задонских степях, сырой, предпразднично оживленный город – все это вдруг разом наталкивало Виктора Дмитриевича на тревожную мысль, что случилось значительно большее несчастье, чем просто увольнение: он оказался где-то в стороне от людей, от жизни. Общительному по натуре, ему было особенно тяжело, что он остался без друзей.
В театре музыкальной комедии, за его спиной директор громко сказал дирижеру: