Уверенный, спокойный тон жены отнял желание запираться.
– А скрипка где? Пропил?
– Заложил, – со стоном ответил Виктор Дмитриевич, закрыв глаза от боли в голове.
– Мерзавец! Ах, какой мерзавец! – вскрикнула Ася. Она отодвинулась в сторону и заплакала. – Я скоро истеричкой стану – ты доведешь. Ругаться уже научилась… Ты не только портишься сам, но портишь характер и другим… Какой же ты музыкант, если с таким легким сердцем заложил на водку самое дорогое, что у тебя может быть, – инструмент? Вчера заложил, а завтра с таким же успехом и совсем пропьешь, как уже однажды и хотел сделать… На какие деньги ты думаешь выкупать?
– Буду работать, – не открывая глаз, скороговоркой ответил Виктор Дмитриевич.
– Куда же ты пойдешь работать? Скрипки у тебя нет…
Он попробовал подняться на локтях, собираясь что-то сказать, но острая боль в сердце заставила его упасть на подушки. Ася махнула ему рукой, чтобы лежал не поднимаясь, и твердо сказала:
– Ты почти отвык трудиться каждый день, как трудятся все люди.
– Не беспокойся, место найду! Тебя не устраивает, что я не в консерватории, что больше нет афиш с моим именем? – Он хотел говорить рассудительно и степенно, но вместо этого слова его звучали злобно. Он заметил, что усвоил какой-то новый тон, непонятный и неприятный даже самому. Он хотел говорить спокойно – и не мог, продолжал грубить, слыша в своих же словах скрытое раздражение против самого себя.
– Мне все равно, где ты будешь работать, но лишь бы ты честно трудился… – Ася вышла из спальни и за весь вечер больше не заходила туда.
В шесть часов утра она разбудила мужа.
– Поднимайся! – Ася отвернулась, давая ему возможность одеться. Стоя к нему спиной, спросила: – Где ты заложил скрипку?
Он долго не отвечал. Но, чувствуя, что сила и правота не на его стороне, все-таки проговорил:
– Не все ли равно… В буфете около рынка.
– Когда открывается этот буфет? В шесть утра? За сколько же ты заложил?
– За сто рублей, – наклонившись и зашнуровывая ботинки и радуясь, что может не поднимать головы, признался Виктор Дмитриевич.
– Сейчас мы вместе пойдем в этот буфет, я выкуплю скрипку, – сказала Ася, поворачиваясь к мужу, когда ой уже оделся и слишком долго причесывался неслушающимися руками. – Только запомни: скрипку выкуплю я, и она будет моей. А ты – устраивайся как хочешь…
Яша отдал скрипку без возражений, но, засмеявшись, потребовал сто пятьдесят рублей.
– Он был пьяным, ничего не помнит. А у меня есть свидетели…
Не споря, Ася отдала сто пятьдесят рублей из денег, приготовленных на валенки матери, и забрала скрипку.
Улица была еще немноголюдна. В воздухе пахло надвигающимся осенним дождем. На углу Ася остановила мужа.
– Поговорим здесь. Дома я не хочу при маме. Она и так заболела из-за тебя…
Виктор Дмитриевич уперся отяжелевшим взглядом в худое, посеревшее лицо жены и подумал, что он, кажется, становится все более бесчувственным к страданиям, которые причиняет Асе. Ему хотелось быть нежным и благодарным. Откуда у нее такое неистощимое терпение? Конечно, от любви. За это надо стать на колени и целовать ей руки. Но, наперекор этим мыслям, он держался вызывающе.
– Что же ты все-таки собираешься делать? – спросила Ася.
– Как что? Работать! – не колеблясь ни секунды, ответил Виктор Дмитриевич.
– Напрасно рассчитываешь, что получишь скрипку… и снова сможешь закладывать ее, чтобы я выкупала.
– Ах, так! Ну и не надо! Найду другую!
Он знал, что Ася спрячет скрипку всего лишь на несколько дней – пока он не выйдет из запойного состояния и не начнет здраво рассуждать. Но он хватался хоть за какой-нибудь повод для скандала, чтобы отделаться от жены, – деньги, спрятанные в обшлагах брюк, не давали покоя.
– Хорошо, ищи себе другую скрипку, – согласилась Ася. – А теперь идем домой, позавтракаем. И сиди, пожалуйста, дома, пока я не приду с работы.
– Домой я не пойду.
Ася спросила взглядом: «Почему?» – и, услышав ответ: «Пойду искать работу», недоверчиво-иронически улыбнулась:
– Не лги хоть сейчас. Ты пойдешь искать, где бы выпить… Ну, пойдем домой, Виктор.
Боясь поддаться на зов жены, Виктор Дмитриевич грубо отказался:
– Не пойду! Нечего делать мне там, где отбирают инструмент, без которого я не могу жить и которым добываю хлеб! – Он круто повернулся и, не оглядываясь, побежал.
Ася осталась стоять на углу со скрипкой в руках. Все чувства сплетались в одно общее ощущение неизбывного горя и испорченной, искалеченной жизни.