Подошел бледный, плосколицый мужчина с палкой. Он спросил:
– Полковничьей папахи нет? – Не дожидаясь ответа, стукнул палкой и стал приторговывать рядом парадную офицерскую шинель и кожаные перчатки.
Виктор Дмитриевич потолкался у самого входа, беспомощно и неумело выискивая, кому бы предложить пальто, и одновременно присматривая, что можно будет купить взамен. Ни на ком и ни на чем не остановившись, он с трудом выбрался обратно на Лиговку. Прислонился спиной к поручням перед витриной магазина. Что делать? Продавать? Неужели нельзя обойтись без этого? Ну как-нибудь пересилить себя…
Он совсем позабыл, а сейчас вдруг вспомнил, что уже миновал срок сдачи срочной оркестровки для военного ансамбля и нот в театр. Если сорвать – не простят. Но в таком состоянии какая работа? Дома опохмелиться не дадут. А надо немедленно «поправиться» и сейчас же ехать приниматься за дело.
Подхлестываемый этой мыслью, он вторично пробился на рынок, и опять бесполезно. Ему казалось, что по его виду и выражению лица все должны были догадаться, что он пришел продавать с себя пальто. Предложить же кому-нибудь сам он не осмеливался, А головная боль не затихала. Он готов был согласиться на что угодно, только бы достать денег.
Обшаривая еще раз все карманы, в часовом карманчике, в который не сообразил залезть раньше, он обнаружил несколько скомканных рублей. Сейчас же вернулся на Лиговку и спустился в расположенный в полуподвале темный и прохладный буфет. Взял пятьдесят граммов водки и стакан пива.
Высматривая, где бы пристроиться, чтобы не спеша выпить и подумать о дальнейшем, он увидел Брькина и Жору.
– Опохмеляемся? – понимающе произнес Брыкин, когда Виктор Дмитриевич подошел к ним и сел рядом.
А Жора передернул плечами и, щуря цыганские, угольные глаза, сорванным тенором пропел:
– Что ты бродишь, гармонь, одиноко?..
Выпив, Виктор Дмитриевич сказал:
– Как бы продать пальто?
Помолчав, Брыкин спросил:
– Подкладка не порвана?
– Нет, – стесненно ответил Виктор Дмитриевич. Он вновь испытывал унизительный стыд, будто собирался продавать не свое, а ворованное.
– Значит, окончательно подзашел? – сочувственно протянул Брыкин. – Забалдил? Выходиться не можешь? Поставлю тебе еще сто грамм. Хватит?
– Не надо, – глухо отозвался Виктор Дмитриевич и подумал: «Что я делаю? Продавать вещь с себя? Это же начало конца». Но тут же снова попросил продать пальто, высказав осторожное сомнение: – Сумеешь?
– Хочешь, я оторванные каблуки продам? – обиженно засмеялся Брыкин. – На каждую вещь есть покупатель. Даже на дырявый ночной горшок. Надо суметь найти своего покупателя. На барахолке только что черта в мешке не продают. – Он отхлебнул пива и деловито пояснил: – Так тебе и сменка потребуется. Ну, на смену надо же что-то на плечи… Хорошо, что ты сам не пошел загонять. У входа сразу же поймали бы барышники. Стоило предложить им, ободрали бы как липку. За копейки все заберут. Они ищут таких, вроде тебя… Ну-ка, дай посмотреть как следует.
Неохотно повинуясь, Виктор Дмитриевич встал. Брыкин повертел его кругом, как манекен, широко распахнул полы, осмотрел подкладку, убедился, что карманы, воротник и рукава не обиты, и посоветовался с Жорой:
– Как думаешь, пятьсот дадут?
Скривившись, Жора отрицательно затряс головой.
– Триста. Самое большое. Как по прейскуранту! – ошеломил он Виктора Дмитриевича. – Сколько тебе обошлось пальто? Тысячи три? Старый закон: сделать и купить – дорого, продать – дешево… Пальто ношеное. Продать надо с ходу.
Брыкин подмигнул Жоре, деятельно распорядился:
– Дай ему свою тужурку пока и добеги к Левке. Он там перехватил хороший костюм у усатого гвардейца на костылях и сейчас ходит с ним. Возьми для меня три рубля, купи ватник, и тащи сюда. А пальто оставишь у Левки. Потом заберу. Если за триста не продам, придется прогореть для старого друга. Надо выручать человека, раз уж так забурил он. Видишь, не поправиться ему.
– Ну что ты, в ватнике, – не согласился Виктор Дмитриевич.
Удивляясь его привередливости, Жора обнадеживающе проговорил:
– У ремесленников совсем новый достану. Последняя модель. С хлястиком на спине.
– Нет, нет. – Виктор Дмитриевич даже не представлял себе, как это в ватнике и шляпе пойдет по улице.